Михаил Ромм - Я болею за «Спартак»

Козыбай угощает нас холодным кумысом. После трехчасового перехода по долине пьем его с наслаждением.

К вечеру Козыбай устраивает в нашу честь угощение. Стол накрыт белоснежной скатертью. Кушанья подают на чеканных блюдах. Сначала подают котлому, круглый слоеный пирог, потом плов с мясом молодого барашка. Мы уплетаем за обе щеки — последнее время с продуктами было туговато.

К концу трапезы в комнату входит джигит: он привез из Уч-Кургана большую дыню. Джигит вынимает из-за пояса красивый, с узорной рукояткой нож, разрезает ее на тонкие изящные ломтики и художественно — не хуже заправского метрдотеля — раскладывает их на круглом блюде.

Обед окончен. Ложимся спать. Это первая ночь в закрытом помещении после восьмидесяти дней похода. Восемьдесят дней над нами было звездное небо или полотнище палатки. Мы предвкушаем сон в тепле и уюте. Восемьдесят дней мы не видели над собой потолка. Расстилаем на полу спальные мешки и ложимся, но заснуть не можем. Нам душно, потолок нас давит. Не сговариваясь, понимая друг друга с полуслова, мы с Гущиным берем спальные мешки и выходим на волю. За кибитками мы находим ровную площадку и располагаемся на ней.

В свете звезд мерцают вдали фирны Заалайского хребта. Четким силуэтом выделяется на стене кибитки фигура часового.

На другой день Козыбай собирает бойцов на площадке перед помещением добротряда. Колхозники, взявшиеся за оружие для защиты своих стад и посевов от кулацких банд, заслуженные воины бедняцкой самообороны от манапов и баев рассаживаются в кружок возле турника, на котором они занимаются гимнастикой. К турнику мы прикрепляем карту Таджикистана, и я делаю доклад о Таджикско-Памирской экспедиции и о восхождении на пик Коммунизма. Я говорю медленно, отдельными фразами, и Козыбай тотчас же переводит мои слова на киргизский язык.

Аудитория постепенно увеличивается. Вот привлеченные необычным сборищем гурьбой выходят из «Киргизторга» приехавшие за покупками из кишлаков и летовок киргизы. Вслед за ними, закрыв на замок магазин, идут заведующий и приказчик. Поднимая пыль, карьером мчится по улице лихой джигит. У турника он сразу осаживает коня, обрывает, пораженный непривычной тишиной, на полуслове веселое приветствие и, облокотясь на луку седла, начинает слушать. Пожевывая жвачку и сбрасывая зеленую пену слюны, мерно шагает по дороге верблюд, неся на себе целое семейство — киргизку с тремя ребятами. Киргизка направляет верблюда к нашей группе и останавливается рядом с джигитом. Слушают с большим вниманием. По окончании — много вопросов. Интересуют геологические открытия экпедиции и техника горовосхождения.

К вечеру на дороге показывается какой-то караван. Гущин отправляется на разведку и вскоре возвращается с сообщением, что идут крыленковцы. Эта встреча двух отрядов, работавших над разгадкой последних тайн памирского белого пятна, неожиданна и радостна. Запыленные и усталые, вваливаются к нам геологи Москвин и Вальтер, альпинисты Рубинский, Ходакевич, Недокладов и Церетели. Сам Крыленко и с ним Бархаш, Воробьев, Ганецкий и Поляков пошли другим путем — на Джиргиталь.

Горбунов раскладывает географическую карту, вынимает записную книжку и карандаш и берет на абордаж обоих геологов.

В течение нескольких часов рассказывают они ему во всех подробностях о пройденных маршрутах, излагают результаты экспедиции.

Последний участок памирского белого пятна — северные склоны хребта Петра I, — ограниченный рекой Муксу с севера, хребтом Академии наук с востока и ледником Сагран с запада — расшифрован группой Крыленко. Точно фиксировано местоположение ряда высочайших пиков, получивших название пика 6666, Клары Цеткин, Крупской, Варвары Яковлевой, академика Ферсмана, Воробьева, пика Четырех. Определено взаимное соотношение и связь ледников этого громадного оледенения, глетчеров Турамыс, Курайшапак, Хадырша, Шинибини, Бырса и Саграна. Первоначальная разведка закончена, карта всей области составлена.

Альпинисты крыленковской группы наперебой расспрашивают нас о восхождении на пик Коммунизма.

В разгар беседы в комнату вбегает джигит и что-то говорит Козыбаю. Козыбай, улыбаясь, обращается к Николаю Петровичу:

— Автомобил пришел.

Мы с Гущиным выходим из помещения и приближаемся к обрыву над берегом Кзылсу. Непроницаемой завесой ночной тьмы закрыт от нас простор Алайской долины. И, прорезая эту завесу снопами яркого белого света, так не похожего на ставший для нас привычным колеблющийся огонь лагерных костров, медленно плывут по ту сторону широкой ложбины, образованной разливом русел Кзылсу, фары автомобилей.