Ранней весной двор переселился в почти достроенный Растрелли Зимний дворец. Распределяя его комнаты, Петр отвел Екатерине Алексеевне самую дальнюю часть дворца. Ее же это как раз вполне устраивало: там ей было удобно встречаться с верными друзьями, а кроме того, ей предстояло родить.
Здесь же, в парадной зале Зимнего дворца, состоялся по случаю подписания и ратификации договора о мире с Пруссией торжественный обед, на котором присутствовало четыреста знатных гостей — высшие сановники империи и иностранные дипломаты. Это было в воскресенье 9 июня. Вот тогда-то и прозвучало, словно пощечина, громогласное «дура!» Петра III в адрес Екатерины, отказавшейся причислить к императорской фамилии голштинских дядьев супруга. С этого момента Екатерина перестала существовать для Петра.
Итак, к походу на Данию все было готово. На пути следования армии подготовлены склады с продовольствием и фуражом, расставлены пикеты, создан совет по управлению государством в отсутствие императора, куда вошел и гетман Кирилла Разумовский. И чтобы набраться сил перед походом после многодневных бесшабашных кутежей, Петр отправляется с двором в свой любимый Ораниенбаум. Екатерина с сыном, великим князем Павлом, остается в Петербурге, в Летнем дворце: Петр продемонстрировал перед всеми полное пренебрежение к жене и сыну. Однако за императрицей был установлен строжайший надзор. Екатерина замкнулась и никого не принимала. Все ее общество состояло из воспитателя наследника Никиты Ивановича Панина, его племянницы Екатерины Дашковой да президента Академии и гетмана Малороссии Кириллы Григорьевича Разумовского, который изредка навещал покинутую императрицу.
И почти каждый день Летний дворец посещал Федор Григорьевич Волков. Он приносил Екатерине новые переводные пьесы, читал ей роли. Они подолгу могли рассуждать о сценическом искусстве, о будущем репертуаре театра, о декорациях, костюмах, даже о гриме. О чем только они не говорили! Петру докладывали об этом, и это его успокаивало.
— Пусть лучше занимается этим дамским занятием, чем сует свой нос в мужские дела, — утешался он, полагая, что поставил наконец-то вздорную «мадам» на свое место. — Она такая же комедиантка, как и этот Волков. Пусть утешается призрачным миром искусства.
А между тем Федор Григорьевич докладывал императрице, что преданные ей сорок гвардейских офицеров и десять тысяч гвардейских штыков готовы, стараниями Орловых и Пассека, к подвигу во имя спасения Отечества. И что две тысячи голштинцев не представляют никакой угрозы.
Екатерина колебалась.
— Следует заручиться поддержкой Панина и командира Измайловского полка Кириллы Разумовского…
— Измайловцы уже с вами, ваше величество.
— Кирилла Разумовский — это не только измайловцы, — размышляла вслух Екатерина, — это вся гвардия… Он — любимец гвардии.
— Ваше величество, десять тысяч штыков — это вся гвардия! Так чего же ждать? Пока император уведет гвардейские полки в Данию?
— Если император пойдет на это, то лишь ускорит свой конец.
— Зачем же ожидать бунт, если можно обойтись без крови?
— Ради бога, никакой крови!
Заговорщики не понимали, чего она ждет. Екатерина понимала: она ждала, когда за нее будут действовать другие, на свой страх и риск. Меньше всего она хотела возглавлять заговор: пусть этим занимаются ее друзья, она уступит лишь воле народа.
Осторожный Никита Панин, настаивавший на избрании императором Павла, кажется, начал сдавать свои позиции. Гетман Кирилла Разумовский сумел убедить его, что гвардия стоит за Екатерину, а с гвардией, как известно, шутки плохи. И следует вначале убить медведя, а потом уж делить его шкуру. Панин согласился с этим, не видя других возможностей избавиться от ненавистного ему Петра. Об этом разговоре императрице поведал сам гетман. И Екатерина просила Федора Григорьевича передать это Орловым и Пассеку. Здесь откровенность была полная — слишком многое ставилось на карту, чтобы утаивать даже малейшие сомнения в чем-то или упускать из виду мельчайшие детали заговора.
— Еще передайте нашим друзьям, Федор Григорьевич. — Екатерина подумала, перелистывая рукопись какой-то пьесы. — В понедельник, семнадцатого, я выезжаю по требованию императора в Петергоф. Остановлюсь не во дворце, в Моиплезире. Это самый отдаленный от дворца павильон. Великий князь с Никитой Ивановичем остаются здесь. Кажется, всё… Да, как ваш брат Григорий — надежен?
Читать дальше