К. Осипов - Богдан Хмельницкий

Куда?

Как эпически повествует Самовидец, упоминая о событиях 1647 года, «сего року Хмельницкий Богдан начал у войску запорожском славным быти, однакож, убегаючи от ляхов смерти, принужден уступить за пороги».

За пороги! Постоянное средоточие взрывчатого материала — людей, только ждущих сигнала, чтобы в сотый раз броситься в бой за попранные права, неизменное убежище гонимых и преследуемых.

Хмельницкий с очевидностью убедился, что в Польше простой человек, да еще русский, беззащитен перед шляхтой. Закон не защитил его ни от бесчестия, ни от разорения. Даже король не помог ему. Оставалось или покориться, раболепно служить тому же Чаплинскому, или решиться бороться до конца.

Он избрал последнее.

Личная борьба его была возможна только как часть общей борьбы против беззаконий, творимых польской шляхтой. И Богдан отлично уяснил это.

— Я решился мстить панам-ляхам, — говорил он всюду по дороге на Запорожье, — не за свою только обиду, но за попрание веры русской и всего народа русского.

Это были искренние слова. Бедственное положение украинского народа было давно известно ему.

Он был уже немолод — ему было в то время, по крайней мере, пятьдесят лет. Но он умел страстно ненавидеть, а недостаток пылкости с избытком возмещался у него упорной, холодной расчетливостью и железной волей. «До булавы треба головы», гласила козацкая пословица.

Теперь козачество получило недостававшую ему голову — угнетенный украинский народ получил вождя.

Кипящий котел, который уже полвека представляла собой Восточная Украина, никогда еще не бурлил так, как в момент бегства Хмельницкого в Запорожье.

Вопрос о земле приобрел в это время невероятную остроту. Козаки владели участками на правах давности; если отец какого-нибудь козака и надумывал в свое время выправить формальный документ на освоенный им участок, то этот документ чаще всего бесследно исчезал в непрерывной военной суматохе. Паны прекрасно были осведомлены об этом, но тем не менее цинично заявляли:

— У тех, кто не представит формальных актов на владение, поместья будут отобраны.

Вдобавок начали истекать пятидесятилетние льготные сроки. Льготы предоставлялись польскими помещиками, когда оми стремились привлечь поселенцев для колонизации необжитых пустошей. Теперь положение изменилось. Проживавших дотоле «безданно» крестьян обложили огромными поборами. Это позволило панам резко увеличить экспорт хлеба, но для широких масс явилось дополнительным тяжким бременем. В положении козаков произошло в это время ухудшение и в связи с тем, что правительство конфисковало у них морские челны, оставив только речные. Сделано это было по настоянию Турции. Для козачества, в первую очередь для Сечи, это было не только унизительно, но и означало невозможность «выгребаться на Черное море».

Роптали и реестровые козаки. Не говоря о том, что в старшúну проходили теперь польские назначенцы, реестровые были недовольны отказом правительства увеличить число их (с 6 до 12 тысяч человек). Кроме того, им систематически недоплачивали жалованье: к 1648 году сумма невыплаченного реестровым козакам жалованья достигла 300 тысяч злотых.

В довершение ко всему козаки подвергались всевозможным беззастенчивым притеснениям. Сами паны признавали, что управление войска запорожского можно охарактеризовать словами: «всяческое беззаконие, казнокрадство, взяточничество». По заявлению Самовидца, присланные ляхами начальники так утеснили козаков, «что едва ли кто имел что-либо свое в дому, опричь жены».

Козаков заставляли отбывать панщину, подметать хозяйские дворы, топить печи и выполнять другую «незвычайную» работу.

Летописец Грабянко говорит:

«Имет ли кто звера? Кожу дай пану. Имет ли рибу? Дай урочную дань оттуду на пана. От военных користей татарских коль или оружие в козака будет, дай хлопе на пана. Аще же когда случится на козака вина и малая, то такозими муками их казняху… и тако, в казнех сих проливающие измин меру неверних превосхождаху мучителством. И что есть мучителство Фараоне против поляков тиранству?»

Если таково было положение козаков, то еще хуже, разумеется, жилось простому народу. Тут сплелись в неразрывный узел гонения на веру, экономическая эксплоатация и всяческое принижение личности.

Но чем упорнее силились паны задавить «своеволие» украинского народа, превратить его в покорных рабов, тем сильнее росло сопротивление вольнолюбивого народа, готовность снова вступить на кровавую борьбу с притеснителями.