Татьяна Павлова - Закон свободы - Повесть о Джерарде Уинстэнли

Элизабет забыла про свою обиду и смотрела во все глаза. Кларксон уже почти нравился ей. В нем угадывалась буйная сила, постоянная готовность к нападению и отпору. Джерард быстро спросил:

— Вы в самом деле хотите поднять меч против богатых?

— Не меч, — тотчас же вскинулся он, — меч ничего не решает. Зачем проливать кровь? Куда лучше напиваться до полусмерти семь раз в неделю и обнимать шлюху на рыночной площади. Думаешь, это хуже, чем отбирать у бедного пахаря последние гроши? — Он победоносно оглядел присутствующих. — Вы скажете, это разврат, я живу в разврате. А когда бедные в тюрьме кричат: «Хлеба, хлеба, хлеба ради Христа!» — это не разврат? Я считаю, что правители и лорды должны ноги целовать у этих вшивых бедняг! Это их собственная плоть и кровь, мы все — увечные, бродяги, нищие, шлюхи, воры — все одна плоть и кровь с богатыми.

Дверь открылась, в хижину вошли Хогрилл, Том, за ними, прихрамывая, Генри.

— Джекоб приехал, — сказал Хогрилл. — Про обязательства расскажет.

— Вот и еще братья, — Кларксон проводил вошедших глазами. — Садитесь, садитесь, не стесняйтесь, какие там обязательства. Вот они, хромые и увечные, соль земли, слава господа. Я, господь, всем рад, потому что во всех вас пребываю.

— Вы — господь? — спросила Элизабет, с изумлением посмотрев на Кларксона.

— Да, я бог. И дьявол тоже. Тот самый змий, понятно? — Его рука изогнулась и, подобно змее, поползла к девушке, будто намереваясь обвиться вокруг нее. Он зашипел, лицо его стало свирепым. Генри нахмурился и по привычке схватился за пояс, там, где прежде торчал эфес шпаги.

— Ну вы, поосторожней. А то как бы вас кара земная…

Кларксон не дал договорить:

— А что я? Я только говорю, что бог находится везде, в человеке и звере, в рыбе и птице, в любом цветке, травке, скотинке. Свет и тьма, дьявол и бог, небеса и преисподняя — не все ли едино?

Он достал из кармана трубку, постучал ею об стол, набил табаком из тряпицы и принялся высекать огонь. Все смотрели на него и молчали. Курение табака было еще новостью. Говорили, что оно так же возбуждает и одуряет, как вино. Элизабет отодвинулась. Кларксон пустил изо рта клуб дыма, в глазах зажегся веселый огонек.

— А греха, я вам говорю, нет совсем. То, что делается с чистым сердцем, чисто. Грех умер, с ним покончено. Если вы — братья во Христе, все законы земные значат для вас не больше, чем законы Англии — для Испании. Вы все равны, как дети перед отцом.

— Вы правы, — неожиданно сказал Уинстэнли. — Бедняки — соль земли и должны получить свободу. Тут я согласен. А вот о грехе — нет. Если нет греха, нет и ответственности.

Кларксон улыбнулся, показав желтые зубы.

— А зачем ответственность? Все в боге, все от бога. Вы только осознайте это, и вам сразу станет легко. Грех — часть божьего замысла. Мы — как реки. Пока живем, отдельны от океана, каждый вроде бы сам по себе. А помрем — вольемся в океан и растворимся в нем, только и всего. Но что-то холодно у вас тут сидеть, да и скучно. Мистрисс Стар меня уж заждалась небось…

Он встал, одернул куртку, твердо глянул на Уинстэнли.

— Вы, если хотите, приходите сегодня вечером, попозже. Мы у Бриджет остановились, там лишних глаз нету. Может, понравится. Вот мальчики, по-моему, довольны, а? — Он церемонно поклонился Элизабет и пошел к двери, но дверь сама, словно по волшебству, отворилась. На пороге стоял Джекоб. Ему пришлось нагнуть голову и втянуть могучие плечи, чтобы войти в хижину.

— Осторожнее, лоб пробьешь, не на чем клеймо ставить будет, — донесся снаружи бойкий говорок Кларксона. Джекоб обернулся и, ничего не ответив, прикрыл за собой дверь. Сел к столу.

— В общем так. Был я в Лондоне, Кенте и Бекингемшире. Расспросил народ. Только и разговору что об обязательстве.

— Какое обязательство? — спросил Джон.

— Проснулся. Хотя ты несовершеннолетний… Парламент выпустил обязательство, которое должны подписать все взрослые люди Англии, понял? Обязательство верности Республике. Сбегай-ка лучше за Полмером и Уиденом.

Джон встал, мотнул головой Роджеру — пойдем вместе? Уже взявшись за ручку двери, спросил:

— А мы? Мы подписывать будем? Диггеры?

— Об этом и речь, Джон, — сказал Уинстэнли. — Вы обегите сейчас хижины, соберите всех, и из деревни тоже, а мы пока поговорим.

Мальчиков будто ветром сдуло; взрослые обернулись к Джекобу.

— Так вот, — сказал он, — большинство все-таки за то, чтобы подписать.

Бледные губы Генри скривились.

— Клятву верности этой республике? Вы понимаете, что это значит? На новые цепи соглашаться?