Ада Федерольф - Рядом с Алей

Когда я успокоилась, ко мне подошел какой-то администратор, попросил документы, и я на время сдала своих инвалидов под расписку. Сказали прийти через два-три дня за талонами и продуктами на дальнейшую дорогу. Эти два дня надо было как-то прожить. Купить хлеб было невозможно. Для обмена на еду (как меня научили) я предыдущим летом вырастила возле дома грядку табака, потом его высушила, нарезала, и образовалось у меня три стакана «самосада», которые помогли продержаться до отправки.

Поезд назывался «пятьсот-веселый» и состоял из одних теплушек. Билетов не продавали, потому что большинство пассажиров ехали по справкам и по продуктовым талонам. Расписания у этого поезда не было. Он двигался только по разрешению железнодорожного диспетчера под зеленый свет светофора. Когда наконец поезд подали на запасной путь и объявили посадку, ожидающие отправки бросились занимать места, но оказалось, что вагонов было очень много, и все разместились по собственному желанию.

Мои инвалиды все рассыпались по поезду, кроме двух-трех цинготных больных, поместившихся на нижних нарах подо мною.

Погода стояла уже вполне весенняя. На деревьях распускались первые листочки, черемуха была обсыпана белыми цветами. Воздух был чист, прозрачен и очень душист.

В моем вагоне оказалось всего человек десять. Женщин, кроме меня, не было, поэтому мужчины предложили мне занять лучшее место – наверху у окна. И мы поехали.

После нескольких дней пути была неожиданная остановка у какой-то насыпи вдали от вокзала. На насыпи сидела истощенная, оборванная, замурзанная женщина. К ней лепились трое детей примерно трех, пяти и семи лет, все одетые в грязную потрепанную одежду и явно голодные. Рядом с ними лежал старый грязный мешок, из которого выглядывал немудреный скарб: валенки, немного металлической посуды. Как только поезд остановился, женщина подбежала к нашей теплушке и, отчаянно рыдая, прокричала, что они с Украины, немцы сожгли их деревню, что у нее есть похоронки на мужа и брата и что их дедушка пропал без вести. Они сумели выбраться из пожарища и спрятаться в ближайшем лесу, а потом кочевали по железной дороге в поисках пристанища. Кое-где им подавали, этим они и питались. Женщина просила разрешить им ехать в нашем вагоне. Мы их подобрали и поехали, а на следующий день к нам в вагон сели трое молодых парней, демобилизованных, едущих на родину в Сибирь. Парни оказались чрезвычайно добрыми и, увидев всю голодную компанию, притулившуюся в углу теплушки, вытащили свои пищевые талоны и на ближайшей станции пошли добывать еду. У всех в вагоне были лишь кружки, и только у некоторых – миски. Но двое из парней нашли помятые ведра и выброшенный чайник, вычистили все песком у водокачки и, заполнив ведро щами, опустив туда же овсяную кашу, с торжеством вернулись в вагон. Третьего отправили за кипятком. Хлеб они тоже получили за прошлое и на день-два вперед, так как неизвестно когда будет следующая остановка. Женщину с детьми начали кормить первыми, благоразумно не давая наесться досыта. Парни оказались очень смышлеными и хозяйственными. Это ведро со щами и кашей мы ели два дня, сперва горячими, а затем холодными. Наше семейство впервые блаженно растянулось и сыто заснуло.

Параши в вагоне не было, нужно было ждать остановки, маленькие страдали. Солдаты и тут нашли выход. Дети сняли штанишки, их высунули из вагона и держали за руки. Я старалась поменьше пить, выходила на остановках, устраивалась прямо под вагоном у двери, у которой всегда дежурил кто-нибудь из мужчин, чтобы в случае неожиданного движения поезда поднять меня в вагон. Дети заметно окрепли, отъелись, а через несколько дней при остановке у какого-то болота мать их даже немного помыла. К счастью, они были здоровы, только дико устали и отощали за время скитаний. Дети начали немного играть, робко и не очень уверенно смеяться.

Еду солдаты доставали почти ежедневно и делились с нами своим солдатским хлебом. Через несколько дней остановились в небольшом городе, где по радио передали, что стоянка этапного поезда будет до вечера. Женщина расхрабрилась и пошла на станцию за справками. Вернулась возбужденная, с рассказами, что через несколько часов будет город, где у нее должны жить дальние родственники. Адреса она не помнила, но решила к ним пойти. Затем было прощание, которого я никогда не забуду.

Мать поставила своих ребят на пригорке близ вагона на колени и велела делать то, что делает она. А она перекрестилась, поклонилась до земли нашим солдатам и сказала: «Спасибо, родные, вы просто ангелы с неба, и Бог вас послал. Не будь вас, сгибли бы мы все». Потом, обращаясь к детям: «Дети, смотрите, запомните на всю жизнь – это наши спасители. И кланяйтесь им до земли». Тут женщина заплакала навзрыд, заплакали и дети, и все как один заплакали мы, остающиеся. Даже мои цинготники на нижней полке плакали не стыдясь.