Оуэн Мэтьюз: Антисоветский роман

Мама взяла больше переводов и к тому же неполный рабочий день преподавала в университете в Сассексе. Издательство Overseas Publications предложило ей редактировать самиздатовскую литературу на русском языке, и она взялась за работу с прежним молодым энтузиазмом. Она редактировала книгу известного историка-диссидента Роя Медведева «К суду истории», в которой приведено глубокое исследование преступлений сталинизма, и многие другие книги этого издательства — их переправляли в Советский Союз через туристов, едущих туда, или посылали по почте. Удивительно, но почти вся литература достигала адресата, а потом расходилась по Москве и перепечатывалась, в том числе друзьями Милы. Директор издательства сказал Миле, что оно существует на деньги богатого американского промышленника, однако на самом деле — на средства ЦРУ, субсидировавшего антисоветскую деятельность, как и радио «Свобода», где ей сначала предложили работу редактора, а затем и ведущего редактора, но она отказалась из опасения, что это помешает ей приехать на родину.

Вскоре Мила зарабатывала уже достаточно, чтобы втайне пополнять крохотные суммы, которые муж выделял ей на приобретение книг и одежды. Хотя оба выросли в бедности, Мила обожала тратить деньги, чего никогда не позволял себе мой отец. Она всегда любила красивые вещи, и теперь уже могла покупать старинную мебель и картины.

Мила последовала совету Саши — к лету 1971 года она уже была беременна. Я родился 9 декабря 1971 года в Вестминстерской больнице, которая показалась Миле «роскошной, как кремлевская». Из-за покалеченного бедра роды были трудными, и меня извлекли на свет с помощью щипцов. Доктор сказал маме, что у нее «прекрасный ребенок». Эти слова так ее потрясли, что она часто повторяла мне их в детстве. Советские доктора обычно держат свое мнение при себе. Мой отец снял все деньги с депозита и купил за 16 000 фунтов на Олдерни-стрит дом в викторианском стиле, а мама оклеила комнаты оранжевыми обоями в стиле пейсли, приобретенными на распродаже в универмаге «Питер Джонс». Впервые, если не считать раннего детства, у Милы появилась своя, настоящая семья и дом.

Зимой 1978 года, спустя девять лет после отъезда из Советского Союза, мама вместе со мной и моей крошечной сестрой Эмили приехала в Москву. Мы остановились в квартире Ленины. Я помню бесконечный поток гостей, со слезами обнимавших маму, которую уже не надеялись увидеть. Здесь все совсем было не похоже на Англию: очереди в магазинах, огромные сугробы снега, станции метро, напоминающие великолепные дворцы. Мне кажется, я точно понял, что имел в виду Пушкин, когда говорил о русском духе. Это был совершенно особенный запах, частично состоящий из запаха дешевого дезинфицирующего средства, частично (как ни странно) из запаха советских таблеток витамина С, довольно едкого и искусственного. И от русских пахло так, как никогда не пахло бы от англичан: это был подавляющий, мощный запах тела, не то что неприятный, но его плотская чувственность ощущалась мной как нечто нескромное и не вполне приличное.

На даче Васиных. Бабка Симка (слева), Людмила, Ленина, Саша, автор и его кузина Маша. 1978 год.

Хотя в детстве мне часто приходилось ездить в гости к отцу, который преподавал в разных уголках мира, в России я впервые за свою жизнь отчетливо почувствовал себя иностранцем. Все стремились объяснить мне, как здесь «у нас»; спрашивали, такой ли в Англии вкусный шоколад, как русские конфеты с вафлями «Мишка на Севере» (я отвечал: да); есть ли в Англии шампанское, игрушечные солдатики, снег и даже — об этом спросил удивительно глупый и патриотичный приятель моей кузины Ольги — есть ли в Англии такие же красивые машины, как советские. Даже в семилетнем возрасте я мог сказать, что советские автомашины очень плохие. Но, несмотря на сильное впечатление, которое Россия произвела на мою детскую душу, я всегда воспринимал ее как страну чужую и странную.

Ностальгия является специфической чертой русских; даже на вечеринках, которые устраивали в пригородах Лондона друзья моей матери, русские эмигранты, они старались воссоздать атмосферу русского дома. Под блюдами с осетриной, икрой, соленьями и бутылками с водкой ломились столы, от дыма русских папирос и сигарет нечем было дышать, и все разговоры вращались только вокруг недавних или предстоящих поездок на родину. Но моя мама, при всей своей эмоциональности, никогда не испытывала сентиментальных чувств к отчизне, и, я думаю, она действительно не тосковала по России, — во всяком случае когда сумела преодолеть отчаянную ностальгию вскоре после приезда в Британию. На протяжении всего моего детства она постоянно восхищалась типичными для британцев достоинствами: пунктуальностью, основательностью и хорошим вкусом. Единственное, что ее раздражало, это расчетливость и бережливость англичан, которые она находила признаками приземленности натуры. Как и ее друзья-эмигранты, она глубоко презирала советский режим, очень любила современные циничные политические анекдоты о России. Один из ее любимых анекдотов был о матери Брежнева: старушка приезжает в гости к своему сыну, партийному боссу, на его виллу на море и, нервно оглядывая роскошную мебель, картины и автомобили, говорит: «Все это очень красиво, сынок. Но что ты будешь делать, если вернутся коммунисты?»