Ю. Сушко: Владимир Высоцкий. По-над пропастью

— Граждане! Воздушная тревога!

Во время ночных налетов Нина Максимовна, подхватив сына на руки, перебегала на противоположную сторону улицы, где было ближайшее бомбоубежище. Жара и духота в подвале давили, обволакивали противной влажной пеленой. Под низким потолком тусклым маячком мигала желтая лампочка, охваченная самодельной металлической сеткой. Томительные часы ожидания. Затекали ноги, слезились глаза. Но Володя не хныкал, не ныл. Нередко тревога затягивалась, дети засыпали. Когда звучала долгожданная команда: «Отбой», мама тормошила сына, и он спросонья лепетал: «Отбой — пора домой».

Домой возвращались побыстрее, чуть ли не бегом, чтобы хотя б с полчасика успеть вздремнуть перед сменой. Но куда там! Жильцы четвертой квартиры толпились в коридоре, обменивались впечатлениями о минувшей ночи. Володя крутился под ногами взрослых и время от времени вещал, подражая радиодиктору: «Граждане, воздушная тревога!»

— Вовка, стервец, накликаешь! Ну что за голосина у ребенка!

И ведь бывало, как назло, действительно взвывала сирена, и вновь все стремглав, схватив кто узелок с вещами и продуктами, кто котелок с водой, кто вязанье, кто первую попавшуюся книжку, спешили в душный подвал.

Высоцкий, спустя три с лишним десятка лет, честно расскажет о тех днях. Он приучил нас доверять ему в точности деталей, дат, адресов, имен. И оттого его стихи зачастую воспринимаются как исторический источник, как документальный рассказ очевидца:

Свидетели «черных лет России» подтверждают: именно так все и было. И песок, и зажигалки, и дырявые кувшины. И грузовики ПВО, и машины пожарных, которые сновали по Москве, подвозя песок поближе к жилым домам. Домоуправы командовали жильцами, вооружая их носилками и ведрами: «Граждане, без паники и суеты! Песок тащите на чердак, там пересыпайте в ящики. А вы, гражданки, ноги в руки, — и вперед за водой. У кого что есть: ведро — хорошо, кастрюли тоже годятся, набирайте и сливайте в бочки. Пригодится в случае чего. Начали!..» Детвора была в восторге от вселенской кутерьмы, бесконтрольной беготни. И каждый норовил подсобить, становились в цепочку с взрослыми со своими ведерками.

...Порой кажется, что Высоцкий сызмальства, еще пацаном, взвалил на себя тяжкий груз: «Я всегда и навечно виноват перед теми, с кем сегодня встречаться я почел бы за честь.» И понимал: «Кто старше нас на четверть века, тот уже увидел близости и дали. Им повезло — и кровь, и дым, и пот от понюхали, хлебнули, повидали».

Через тридцать лет после Победы, на гастролях в Болгарии, он, отвечая на вопрос тамошнего журналиста, чем особенно важна для него военная тема, сказал: «Потому что это всем нам близко, всем людям... Война всегда будет волновать поэтов, писателей и вообще любых художников. Ну и самое главное: пишу как человек, который как бы довоевывает, с чувством если не вины, то досады, что я не смог быть тогда там..»

Он в разных аудиториях — целому залу или случайному собеседнику-интервьюеру, или терпеливому слушателю «намагниченных лент» — не уставал растолковывать свою природную тягу к теме войны: «...Многие люди неправильно понимают, что такое песня военная. Это, конечно, не песня-ретроспекция, это — песня-ассоциация... У меня военная семья, у меня есть погибшие в семье, как, впрочем, наверное, и у каждого из нас. Война коснулась всех. Это такая великая беда, которая покрыла всю нашу землю, и я думаю, что любого человека... она каким-то образом коснулась... Поэтому надо писать об этом, не переставая. Это просто долг каждого человека...

...Когда меня спрашивают: «Почему ты так много пишешь о войне?», и мне присылают письма разные люди, в которых содержатся вопросы: «А не тот ли вы самый Владимир Высоцкий, с которым мы под Оршей выходили из окружения?..» Нет, конечно, я не тот. Меня можно было только выносить в тот период... Но это, в общем-то, своего рода похвала. Люди считают, что песни написаны человеком, который через все это прошел. Нет. И пока есть люди, которые занимаются писанием и могут сочинять, конечно, они будут писать о войне... Если вы в них вслушаетесь, то увидите, что их можно петь сегодня, что люди — из тех времен, ситуация — из тех времен, а, в общем, идея, проблема — наша, нынешняя. А я обращаюсь к тем временам просто потому, что интересно брать людей, которые находятся в самой крайней ситуации, в момент риска, которые в следующую секунду могут заглянуть в лицо смерти, людей, у которых что-то сломалось, надорвалось, короче говоря, людей на самом краю пропасти, на краю обрыва. Шаг влево... Или шаг вправо... Как по какому-то узкому канату... И я таких людей нахожу чаще в тех временах. Вот поэтому я много пишу о войне. Пусть это вас не обманывает. Я считаю, что это нужно петь теперь, сегодня, да и продолжать в будущем...»