Все, кто хорошо знал Джона, понимали, как он несчастлив. Он чувствовал, что раздваивается, успех угодливо создавал ему образ образованного, но весьма покладистого и мягкого битла. Его семейная жизнь являла собой первый пример лицемерия. Он женился на женщине, которую, наверное, и не любил никогда по–настоящему, воспитывал ребенка, который родился «однажды вечером в субботу от бутылки». Даже огромный загородный дом обернулся для него больше головной болью, чем радостью. Джон с Синтией и малышом жили в комнате для прислуги на чердаке, а дом заполнили водопроводчики и электрики, топтавшиеся здесь с утра до ночи. Однажды Джон отдал свою старую гитару плотнику, и с этого момента началась жестокая борьба между плотником и прорабом, требовавшим отдать гитару для его детей. Спор закончился увольнением плотника, и особняк огласился рыданиями. После этого Джон заперся в своей комнате и старался больше ни во что не вникать.
В довершение всех сложностей мать Синтии, Лилиан Пауэл, решила переехать в Уэйбридж, и для нее сняли маленький домик в нескольких милях от Кенвуда. Миссис Пауэл была архитипичной тещей, хозяйственной и вездесущей. Она ежедневно приезжала в Кенвуд с рабочими и помогала присматривать за строительством и отделочными работами, а также за воспитанием Джулиана. Джон запрещал Синтии приглашать няню для Джулиана. Он упорно повторял, что «не допустит, чтобы его сына воспитывал чужой человек», и Синтия была при сыне большую часть времени. К счастью для нее, бывшие владельцы дома
оставили экономку Дороти Джарлет. Сердечная и доброжелательная Дот, как ее называли, приходила по утрам и помогала убирать и гладить. Когда стало ясно, что этой помощи недостаточно, Джон сдался и разрешил Синтии нанять супружескую пару, чтобы они готовили еду и делали всякую работу по дому. Муж приставал ко всем женщинам в доме, а жена в отсутствие Джона кормила Синтию и Джулиана гамбургерами. Их недавно разведенная дочь приехала к родителям и стала строить глазки Джону. Дот ненавидела кухарку и обвиняла в нечестности и мелких кражах. Довершал эту компанию грубоватый небритый шофер Джок, его вечно мятая одежда пахла сигарным дымом. Однажды сосед сообщил Синтии, что Джок ночует на заднем сиденье «роллс–ройса», припаркованного в квартале от Кенвуда. В конце концов повариха, рабочий и шофер были официально уволены через контору НЕМЗ.
Дом под руководством Партриджа начал приобретать должный вид, но Синтия так и не перестала верить в то, что она бы справилась лучше. «Партридж, превратив наш особняк в шикарный современный дом, получил, я уверена, весьма кругленькую сумму в банке. Он был очень красивым, но мама не могла противостоять соблазну покупать для нас всякую хозяйственную утварь, и по мере того, как шли месяцы, вещи создавали все более домашнюю атмосферу». В столовой стоял массивный белый деревянный резной стол с дюжиной антикварных стульев. Джон считал, что они выглядят так, будто их обгрызла злая собака. Главную спальню, которую Синтия считала слишком большой, чтобы чувствовать себя в ней уютно, перестроили из трех комнат меньшего размера. Оборудование для кухни было ультрасовременным и сложным, и пришлось пригласить специалиста, чтобы он прочитал Синтии и экономке лекцию о том, как им пользоваться. Но даже после этого Синтия ничего не поняла, единственное, что ей удалось освоить, это вафельницу. Джон как–то велел Кену Партриджу доставить еше какое–нибудь простое приспособление, потому что он по горло сыт вафлями.
Всего в нескольких милях от Кенвуда находился отель, где давно пропавший отец Джона Фреди Леннон работал мойщиком посуды Джон ежедневно проезжал мимо этого отеля по дороге в Лондон и обратно. Фредди так бы и не узнал о том. что его сын стал национальным достоянием, если бы не уборщица, работав–шая с ним вместе в отеле. Однажды она принесла фотографию Джона из газеты и сказала: «Если это не твой сын, Фредди, тогда я не знаю». На следующий день маленький человечек, похожий на бродягу, с редкими седеющими волосами появился у парадно–го входа в Кенвуд и представился как папа Джона.
Джон и Фредди вежливо побеседовали 20 минут, за это время Фредди успел раскритиковать стиль жизни Джона, его музыку и дом. Потом потребовал денег. Фредди прогнали, и он отправился в ближайшую редакцию газеты на Флит–стрит, став на один вечер звездой, радостно давая интервью о своем сыне за понюшку табака. Фреду даже удалось продать за 40 фунтов историю своей жизни в журнал «Тит Битс» и записать сингл со своей повестью «Такова моя жизнь». Маленькая компания звукозаписи, купившая сингл, посоветовала Фреду поставить коронки на зубы, если он хочет выступать публично. В конце концов он заплатил дантисту больше, чем заработал на карьере в сфере звукозаписи. После этого Фредди вновь ушел в небытие.
Читать дальше