Питер Браун: Любовь, которую ты отдаешь

В Йоко Оно было что–то такое, чего не было в других: ее настойчивость граничила с навязчивостью. В ней совмещались упорство и нахальство, она постоянно бродила поблизости, как привидение. К этому времени уже все в доме ее опасались.

После того, как они с Джоном встретились на художественной выставке, от нее невозможно было избавиться. Синтия всегда полагала, что первой ошибкой Джона было то, что он материально поддержал Йоко. Получив деньги для своей выставки, она появилась снова, требуя еще. Охранники студии И–Эм–Ай на Эбби Роуд, где ребята записывали свои альбомы, шутили, что она является частью ограды. Однажды Йоко пригрозила, что прикует себя цепью к воротам, если ее не пустят к Джону. Затем началась продолжительная осада Кенвуда. Сначала шли непрекращающиеся телефонные звонки, а после того, как Джон три или четыре раза менял номер телефона, она стала посылать ему дюжины писем. Синтия перехватывала многие из них и, когда они приобрели оттенок горечи и отчаяния, стала прятать, на случай, если Йоко когда–нибудь выполнит угрозу покончить с собой. Однажды она уже пыталась это сделать в Японии, и письма казались искренними. Как рассказывает Синтия, Йоко писала: «Я больше не могу. Ты — моя последняя надежда. Если ты меня не поддержишь, тогда все, я убью себя».

Очень даже живая, Йоко стала лично являться в Кенвуд и поджидать возле дома, пока Джон приедет или уедет. Она простаивала там с раннего утра до поздней ночи, независимо от погоды, всегда в одном и том же старом черном свитере и стоптанных туфлях, такая злобная, что Дороти Джарлетт, экономка, боялась проходить мимо.

Вопиющая бестактность Йоко проявилась однажды в Лондоне, когда она заявилась на лекцию о трансцендентальной медитации, куда пришли Джон с Синтией. После лекции она вышла вслед за ними, проследовала к «роллс–ройсу» Джона и уселась на заднее сиденье между супругами. Синтия и Джон обменивались смущенными улыбками через ее голову, пока шофер не довез ее до Парк Роу, где она жила вместе с мужем. К тому времени, как Йоко доехала до места, Синтия погрузилась в глубокое уныние из–за того, что этой женщине, очевидно, удалось увлечь Джона своими дикими планами. «Может быть, Йоко — это то, что тебе нужно?» — с тревогой спросила она Джона. Джон рассмеялся своим коротким ядовитым смешком: «Она? Да она слабоумная. Это не для меня. Она больная. Мне она не нравится».

И вот теперь, шесть месяцев спустя, она была в Кенвуде, пила чай и выглядела так, словно она хозяйка дома. Пока Дженни и Волшебный Алекс ждали в такси, Синтия сложила все, что могла, в один чемодан и бросилась вниз по ступенькам, забросила вещи в багажник такси, где лежали ее сумки, с которыми она путешествовала. Дженни и Волшебный Алекс уселись рядом с ней на заднее сиденье. Все трое молчали, пока такси отъезжало от Кенвуда. Синтия чувствовала, что она здесь в последний раз. У главных ворот закурила сигарету, а потом прикрыла глаза дрожащей рукой и молча заплакала. Синтия курила и плакала, снова и снова удивляясь, как же мог Джон быть так жесток с ней. И все же она продолжала любить его и пыталась оправдать, веря, что они с Джоном связаны судьбой на всю жизнь, что они всегда будут вместе — до смерти и после нее. Она и теперь верит в это.

Но в тот вечер, когда Синтия застала его с Йоко, вера почти иссякла. Она просидела большую часть ночи с Волшебным Алексом, они пили вино и разговаривали в его комнате за столиком с зажженными свечами. К рассвету было выпито много бутылок вина, и тогда она легла в постель с Алексом и занялась любовью с лучшим другом Джона. Так символично закончились навсегда ее отношения с Джоном.

На грани любви и ненависти — именно такими были отношения с Джоном с самого начала. Синтия боялась даже находиться рядом с ним, когда увидела его в ливерпульском художественном колледже. Ей тогда было девятнадцать, а ему восемнадцать. Он был новичком, и за год все в колледже узнали, какой он испорченный. В художественном училище 1958 года, когда всем хотелось выглядеть «богемно» и подражать американским «битникам» в черных свитерах–водолазках и двубортных пиджаках, Джон Леннон играл роль крутого неуправляемого тедди боя [1] Тедди бой — разг. — стиляга, пижон (50–е годы). Тедди — уменьш. от Эдуард; часть молодежи подражала моде короля Эдуарда VII (1901–1910); правление короля Эдуарда VII характеризовалось отходом от строгой викторианской морали. . Синтия наблюдала за ним украдкой, когда по вечерам он влетал в литературный класс в своем длинном твидовом пальто, с обшарпанной гитарой за спиной, близоруко щурясь на мир из–за очков в черной оправе с толстыми стеклами, — высокий, длинноногий, немного нескладный. Из волос он делал кок на лбу — безуспешная попытка походить на Элвиса Пресли, его идола. У него был быстрый и острый, но очень гадкий язык. Он мог беспощадно высмеять кого угодно, и никто — ни учителя, ни студенты — не был застрахован от его убийственных шуток. К несчастью для Синтии, он сидел прямо за ней на литературных занятиях, и от него не было спасения. Он не делал никаких заданий, через слово неприлично выражался, убивал время, рисуя отвратительных детей–уродов и карликов, а пальцы его загрубели от гитары и пожелтели от никотина. Он обращался к Синтии только тогда, когда ему нужна была линейка или ручка, которые он никогда не возвращал, а она его слишком боялась, чтобы спросить. Почти всегда от него пахло перегаром, и, хотя он постоянно курил сигареты, своих у него почти никогда не было.