Евгений Березняк - Пароль «Dum spiro…»

В Тернополе у нас забрали машину. До Волочиска — старой границы — добирались пешком, на попутных подводах. В Подволочиске меня и Яшу Мигердичева приняли за… шпионов. Бойцы из погранотряда нас обезоружили, отобрали документы, повели к командиру. Но… нет худа без добра. Командир во всем разобрался. Приказал накормить. И даже помог устроиться на тендер с углем.

В Киев приехали ночью. Вокзал, обычно веселый, празднично освещенный, стоял сумрачный, темный. Смутно белели газетные полоски на окнах. В затемненном пассажирском зале тускло светили синие лампочки, на скамьях, на полу сидели, лежали, спали эвакуированные, красноармейцы, матросы. Пахло шинелями, махрой, железом, ружейным маслом. На веревках, натянутых между скамьями, сушились пеленки. К счастью, водопровод в эти часы работал.

Мы кое-как привели себя в божеский вид, постиранные рубашки надели на голое тело, чтобы быстрее просохли. Хотели тут же отправиться в город, но встреча с патрулями в комендантский час ничего, кроме неприятностей, не сулила. Утром, не дожидаясь трамвая, пошли на бульвар Шевченко, где тогда размещался Народный комиссариат просвещения УССР. Солнце уже хорошо прогрело воздух. Я узнавал и не узнавал знакомые улицы, утопающие, как в добрые мирные дни, в зелени каштанов. О войне напоминали только огромные железные уши звукоулавливателей да длинные, нацеленные в небо стволы зениток.

Наркома, Сергея Максимовича Бухало, я не застал: ночью его срочно вызвали в ЦК. В, коридоре встретил непосредственного моего начальника. Он спросил, что с львовскими архивами. И тут же сослался на занятость. Неожиданную помощь оказал человек совсем, как говорится, не моего ведомства — начальник Управления детдомами. Мне и Мигердичеву она выделила из каких-то фондов несколько пайков, чистое белье, в котором мы после нашей поездки на тендере весьма нуждались. Помогла связаться по телефону с инструктором ЦК КП(б)У по школам. Тот выслушал мой не очень связный рассказ, поинтересовался планами и посоветовал немедленно выехать за назначением в Днепропетровский обком партии.

В Киеве я пробыл еще два дня. Шла вторая неделя войны. Уже началась эвакуация вузов, университета, отдельных учреждений, но никто из тех людей, с которыми я встречался, не придавал этому трагического значения.

— Гитлеру Киева не видать, как своих ушей.

Выли сирены противовоздушной обороны, но редко кто убегал в убежище. В кинотеатрах крутили «Чапаева». Песня Лебедева-Кумача вырывалась из черных тарелок репродукторов, звучала на площади Богдана Хмельницкого, где проходили обучение солдаты и ополченцы. Но пели ее теперь строже. Тот же мотив, да слова другие. Не «Если завтра…», а уже «Наступила война…».

Уехал Яша Мигердичев — мой неунывающий, веселый, верный друг. Он увозил на восток группу испанских детей, увозил от верной смерти, от второй войны в их маленькой жизни.

Я встретил его двадцать семь лет спустя на… страницах «Правды» (№ 15 за 1968 год).

«Дети Мигердичева»… Я пробежал глазами первые строки очерка и сразу вспомнил Львов, 1941 год, эвакуацию. Дороги войны потом забросили моего друга на берега Волги — в город Вольск.

Была война. Были сироты — дети войны, и отцом их, наставником, другом на всю жизнь стал Яков Антонович Мигердичев — в прошлом комсомолец, слесарь трамвайного депо, сын одесского водопроводчика, впоследствии коммунист, заслуженный учитель РСФСР.

У бывших его воспитанников уже свои дети. И бывшие и настоящие — четыреста мальчишек и девчонок из Вольского детского дома называют своего директора — попробуй не позавидовать! — дорогим отцом, батей.

…Утром я проводил Яшу. А вечером отправлялся мой эшелон на Днепропетровск. По дороге на вокзал я забежал в Наркомпрос к своей доброй знакомой в Управление детдомами — проститься. Голос у начальницы охрипший, лицо бледное, желтое от недосыпания, а глаза сияют.

— Уже едете? Новость слыхали — сообщение Информбюро? На пикирующем бомбардировщике, да-да, на «юнкерсе» приземлились четыре немецких летчика. Сбросили бомбы в Днепр, а сами сели неподалеку от Киева, на колхозном поле. Сбежались ребятишки, милиционеры, но летчики и не думали отстреливаться. Сдались добровольно в плен. И обращение написали к своим: дескать, следуйте, братья летчики и солдаты, нашему примеру. — Моя знакомая [14] 15 сентября 1973 года я получил от нее письмо: «Уважаемый Евгений Степанович! Пусть Вас не удивляет, что пишу только теперь, хотя Ваша книга вышла давно. Дело в том, что мои приятели, проживающие в Киеве, прислали мне Вашу книжку и обратили внимание на то, что в ней сказано о Яше Мигердичеве, что и обо мне там сказано, хотя фамилия не названа. Повесть прочитала с волнением. Многое вспомнилось. Спасибо Вам и Вашим боевым друзьям за все, что Вы сделали в борьбе за нашу советскую землю. Спасибо и за то, что добрым словом вспомнили нашего общего друга Яшу Мигердичева. Он всегда, особенно во время войны, с большой душевной щедростью заботился о детях-сиротах, был для них настоящим отцом, мудрым, справедливым, сердечным. Но вот уже нет Яши. Он умер на 56-м году жизни, оставаясь до последнего дня директором Вольского детского дома Саратовской области. Недавно встретилась с тремя товарищами, которые лично знали его: добрую память оставил он в сердцах многих людей, долго будет жить в своих детях. С уважением Т. М. Любарева». ликовала: