Олег Калугин - Вид с Лубянки

Одним из неизбежных последствий непомерного роста влияния госбезопасности стало болезненное, почти параноидальное пристрастие нашей бюрократии к секретности. За два десятилетия, предшествовавших перестройке, инстанциями с подачи КГБ было принято несколько постановлений об ужесточении режима секретности в стране. Под грифом "совершенно секретно" шли практически все документы партаппарата, начиная от проектов резолюций партийных пленумов и конференций и кончая решениями о местах и времени проведения субботников. Горы материалов ТАСС, иностранные журналы и газеты, книги "неблагонадежных авторов" хранились в специальных секретных помещениях. Перечень Главлита, равно как и недоступность большинства архивов, убивал желание любого исследователя заниматься серьезным научным трудом.

В ведомствах один за другим создавались режимные отделы и управления. Под предлогом секретности зачастую скрывались серьезные провалы в работе, разгильдяйство, некомпетентность, расточительство, создавались искусственные препятствия, пагубно отражавшиеся на развитии экономики, тормозящие научно-технический прогресс. Для усиления режима безопасности на границе у колхозников были изъяты сотни тысяч гектаров сельскохозяйственных угодий. Яхты и парусники перестали бороздить морские просторы. Пропускная система превратилась в абсурд, когда проход в гостиницу приравняли к посещению военного объекта.

Унизительная процедура ограничений и запретов господствовала во всем, что было связано с выездом советских граждан за рубеж. В собственной стране советские служащие имели право встречаться с иностранцами только вдвоем. Побывавшие в гостях у иностранцев не могли ответить взаимностью у себя дома.

Что бы ни говорили сегодня об Андропове его апологеты, он никогда не был демократом. При нем общество жило в атмосфере запуганности внешним врагом, шпиономании, подозрительности в отношении каждого, кто вел себя неординарно, выделялся своими суждениями и внешним видом. Маразм достиг апогея, когда истребители ПВО расстреляли пассажирский авиалайнер, заподозренный в шпионских намерениях, а на улицах начали отлавливать граждан, выбежавших в рабочее время купить кусок колбасы в магазине. Страна приближалась к последней черте.

И ют грянула перестройка. Значение ее для раскрепощения духа народа огромно, может быть, в чем-то сравнимо с февралем 1917 года, именно с февралем, потому что он не решил до конца вопрос о народовластии, не обеспечил перелома в экономике, породил нетерпимость и новые антагонизмы. Но февральская революция разогнала царскую охранку, освободила людей от страха, открыла невиданный в России простор для плюрализма политических мнений и течений.

Наша перестройка началась неспешно. На первых порах ее руководители говорили скорее о преемственности, чем о разрыве с прошлым. Это потом она набрала скорость, приобрела звонкий голос. Но вот уже позади пять лет, налицо признаки растущей озлобленности, апатии, безверия. Призраки прошлого, инерция покоя и окостеневшие структуры по-прежнему довлеют над нами, тянут назад в трясину застоя.

Партия оказалась фактически расколотой, потеряла авторитет и доверие народа, но сохранил силу и власть страж партийной олигархии — КГБ, связавший свою судьбу с консерваторами. Для внешнего мира он чуть подрумянил свое лицо. Он, как и профессиональные партаппаратчики, твердит о том, что страна наша неуклонно движется по пути создания правового государства, расстается с прошлым, включилась в строительство европейского дома, набирает очки в мировом обществе.

Действительно, мы, кажется, распрощались с представлением о собственной державе как очаге и бастионе социалистической демократии. В Верховном Совете немало сказано слов о необходимости привести законодательство Союза в соответствие с международными нормами. Уже который месяц на подходе законы о выездах за границу, о милиции, поправки к Основам уголовного судопроизводства. Принят закон о печати. Регулярно публикуются материалы комиссии Политбюро о репрессиях тридцатых — пятидесятых годов. (До шестидесятых — восьмидесятых комиссия, видимо, доберется к концу века.) Газетные страницы, как будто соревнуясь с Невзоровым, пестрят уголовной хроникой, перемежаются мрачными прогнозами грозы отечественной мафии Гурова и выдержанными в более мажорных тонах интервью Бакатина. На пятом году перестройки на свет проклюнулся и КГБ. А в последние шесть месяцев он стал заявлять о себе как никогда громко. Дня не проходит, чтобы то там, то здесь не появилась статейка о славных чекистских делах. Тут и иконы, и антиквариат, и наркотики. Где-то в Череповце захватили 16-летнего рэкетира, в Караганде совместными усилиями с милицией задержали главаря банды, у которого обнаружили 264 бутылки водки и приспособления, необходимые для производства хмельного зелья. Каким-то боком чекисты попали в аферу с АНТом, хотя неясно, были они его спонсорами или душителями. Открыли подъезд на Лубянке для встреч прессы с любезным генералом Карбаиновым. Не скупятся на интервью и высшие руководители КГБ, выступающие ныне за общечеловеческие ценности, ради которых они не жалеют живота.