Юрий Ростовцев - Виктор Астафьев

Непосредственно о Воробьеве:

«Есть писатели, напоминающие мне старательного и умного пахаря, который встает до зари и без шума, гама, показной активности… делает свою трудную работу…

Но… и поныне случается, что судьба такого вот скромного труженика… в литературе проходит незамеченной… Укорный пример… — судьба писателя Константина Воробьева… Упомянешь его на встрече, назовешь в числе выдающихся… — недоумевают читатели, пожимают плечами или изумленно спросят: „Да уж не тот ли это Воробьев, что написал ‘Убиты под Москвой’, ‘Крик’…“ — „Тот, тот!“ — скажешь, и непременно последует: „Это ж замечательные вещи!“».

«Как нуждался Константин Воробьев в участии и поддержке. Как трудно пробивался в печать. Всю жизнь трудно, с нервотрепкой, доходя порой до отчаяния и душевной депрессии».

«Он долго и трудно шел в литературу, его рукописи громили московские рецензенты… громили беспощадно, изничтожающе… за „искажение положительного образа“, за „пацифизм“, за „дегероизацию“… В особенности досталось за „окопную правду“, за „натуралистическое“ изображение войны и за искажение „образа советского воина“…

Читая послевоенные книги, смотря некоторые кинофильмы, я не раз и не два ловил себя на том, что был на какой-то другой войне».

Стоп! Мы уже цитировали в начале этой главы что-то подобное: «Я был на совершенно другой войне…» Те же слова, те же мысли, но высказанные гораздо позднее, в собственных комментариях к роману «Прокляты и убиты». Так что идея создания произведений о «другой войне» для Астафьева, как видим, не нова. Подтверждает это и его переписка с Константином Воробьевым, которая завязалась в конце 1963 года. Прочитав в журнале «Молодая гвардия» повесть «Алексей, сын Алексея», Виктор Петрович послал автору письмо через редакцию, пометив на конверте: «Переслать лично Воробьеву Константину». В последующих письмах отражены невеселые, порой — ужасающие, подробности трагической судьбы Константина Дмитриевича — талантливого русского писателя.

12 декабря 1963 г., отправлено из Перми.

«Дорогой Константин!

(Извините, не знаю вашего отчества, а в справочник заглянуть не могу, пишу из больницы.)

Сегодня я залпом прочел вашу повесть „Алексей, сын Алексея“ — это вторая вещь, которую читал у Вас. Первую прочел „Каплю крови“ (Астафьев перепутал авторство, повесть написана однофамильцем адресата — Евгением Воробьевым. — Ю. Р.), и надо сказать, за это время Вы так выросли, что диво дивное!

Я радовался Вашей густой добротной прозе, Вашему языку и получил истинное наслаждение от Вашей повести.

Жму Вашу руку и радуюсь Вашей удаче. Радуюсь за нашу землю, которая, несмотря ни на что, рожает и рожает хороших писателей: то Абрамова выдаст, то Солженицына, то Конецкого (я читал у него недавно рукопись новой повести — ну небо и земля по сравнению с прошлыми вещами!).

Дай Вам Бог здоровья и еще многих удач, а главное — здоровья. У меня вот неважно с ним, так я и пишу с трудом, и читаю слишком мало для пишущего человека.

Но и то карабкаюсь потихоньку и каждый раз, как прочту такую вещь, как Ваша, хочется работать лучше и больше. Спасибо и за это. Авось к осени Вы встретитесь и с моей повестью на страницах этого же или другого журнала.

А пока всего Вам наилучшего.

Вы курянин, что ли?

В Курске у меня знакомый писатель живет — Женя Носов, тоже отличный прозаик.

Жму руку еще раз.

Извините, если неразборчиво — пишу на колене.

С приветом В. Астафьев».

Ответ К. Воробьева, отправлено из Вильнюса (место жительства писателя):

«Дорогой Виктор Петрович!

Только что вернулся домой (ремонтировался в Кисловодске) и нашел ваше письмо, — прямо-таки новогодний мешок с подарками! Спасибо вам за теплое слово. Черт знает, отчего это, но мы ведь редко балуем себя, т. е. друг друга, словом привета и одобрения. А как это нужно.

Между прочим, я не писал повести „Капля крови“. Это, очевидно, кто-то другой написал. Но, судя по тому, что она Вам не понравилась, — я не сожалею о том, что не являюсь ее автором.

К великому своему стыду должен признаться, что ничегошеньки не читал Вашего. Когда я об этом сказал Александру Евсеевичу Рекемчуку, он с великим сожалением и осуждением молча посмотрел на меня и вздохнул.

Виктор Петрович! Давайте-ка так: вскорости у меня выходит в „Сов. России“ сборник повестей и рассказов. Я его сразу же пришлю Вам, а Вы постарайтесь, пожалуйста, выслать мне что-нибудь свое. Ладно?