Как и товарищи по службе, Алёша Толстой не считал обязательным постоянное посещение Архива. Он отдавался всем удовольствиям молодости, прекрасно танцевал, учился играть на флейте и мандолине, часто ездил на охоту. Тем не менее работа в Архиве, пусть и нерегулярная, не могла не стимулировать его пробуждающийся интерес к русской истории. Само знакомство с древними хартиями способно было навести на размышление о до сих пор не раскрытых тайнах прошлого. Вряд ли без такого опыта А. К. Толстой стал бы автором знаменитой драматической трилогии.
В декабре 1835 года молодой человек сдаёт экзамены в Московском университете по предметам, «составляющим курс словесного факультета для получения учёного аттестата на право чиновников первого разряда». Такими предметами были: французский, английский, немецкий языки и словесность, латинский язык, всеобщая и российская история, русская словесность и российская статистика. Экзамены прошли успешно. Алексей Константинович Толстой сделал очередной шаг на пути к придворной карьере.
Через неделю после экзаменов в Москву приехал Карл Брюллов. Знаменитый художник уже давно собирался на родину. Огромный холст «Последний день Помпеи» был привезён в Петербург раньше и здесь, как и в Италии, также вызвал шумный интерес. Однако Брюллов предварительно решил принять предложение графа Владимира Петровича Орлова-Давыдова и совершить совместное путешествие по Греции. Путь в Москву лежал через Стамбул и Одессу. В Первопрестольной стояли жестокие морозы, и мэтр с сожалением и ностальгией вспоминал благодатные южные края.
Первоначально Брюллов остановился у художника Ивана Дурнова на Большой Никитской, но оказалось, что только на один день. Узнавший о появлении Брюллова Алексей Перовский перевёз чемоданы живописца (без его ведома!) на свою квартиру в дом Олсуфьева на Тверской. Он напомнил Брюллову о сделанном ещё в Риме заказе портретов его самого, сестры и племянника. Брюллов жадно взялся за кисти, которых не держал в руках добрых полгода.
Первым был запечатлён молодой Алексей Константинович Толстой на охоте с ружьём в руках и с собакой. Общепризнано, что это один из шедевров маститого живописца. Замечательно исполненный зелёный фон сразу же погружает зрителя в атмосферу летнего леса, лицо юноши воодушевлено простодушным восторгом перед красотами природы, одухотворённой и полной тайн.
Портрет Алексея Перовского за письменным столом Брюллов считал менее удавшимся и слишком тёмным. За третий портрет, Анны Алексеевны Толстой, он так и не приступил. Зато им было написано небольшое полотно «Гадающая Светлана» (по балладе Жуковского) и подарено Алексею Перовскому. У него же оказался эскиз «Нашествие Гензериха на Рим», из которого, по всеобщему мнению, могла бы выйти картина значительнее «Последнего дня Помпеи». Не остался без подарка и Алёша Толстой. Для него Брюллов сделал большой карандашный рисунок «Взятие Божьей Матери на небо».
Однако долго усидеть на одном месте Брюллов был не в состоянии. К тому же Алексей Перовский, стремясь заставить художника упорно работать, всячески ограничивал доступ к нему. А искавших знакомства со знаменитостью в Москве было множество, у дверей дома толкалась толпа визитёров, и Брюллову в конце концов надоело быть невольным узником. Он буквально бежал от Перовского к жившему в Кремле художнику Егору Маковскому (отцу Константина и Владимира Маковских), не забрав поначалу даже своих вещей. Успенский собор Привёл живописца в восхищение. Он сравнивал его с собором Святого Марка в Венеции, и там и здесь в одинаковой степени ощущая мрачное дыхание Средневековья.
Но и у Маковского Брюллов долго не выдержал. Он перебрался в мастерскую молодого скульптора Ивана Витали, где наконец-то обрёл привычную обстановку творческой богемы. Сюда были перевезены от Перовского и его чемоданы. С утра до вечера в мастерской находилось множество людей. Хлебосольный Тропинин (которого Брюллов считал первым портретистом Европы) устроил для собрата по кисти по-московски обильный обед. Даже московский градоначальник князь Дмитрий Владимирович Голицын нанёс визит в мастерскую. Архитектор Михаил Быковский подал ему мысль заказать знаменитому мэтру картину Москвы 1812 года. Брюллов с радостью принял заказ; ему тут же привиделся восход солнца над сожжённой Первопрестольной и на этом фоне возвращение туда жителей.
Вообще, планов было множество. Скульптор Николай Рамазанов вспоминал: «Стоя на колокольне Ивана Великого, он словесно рисовал десятки ярких исторических картин: чудился ему Самозванец, идущий на Москву, с своими буйными дружинами; то проходил в его воображении встревоженный Годунов; то доносились до него крики стрельцов и посреди их голос боярина Артамона Матвеева; то неслись в воздухе на конях Дмитрий Донской и князь Пожарский; то рисовалась около соборов тень Наполеона…» [12] Цит. по: К. П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. М., 1961. С. 126.
Но о воплощении этих замыслов в такой шумной атмосфере не могло быть и речи.
Читать дальше