Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

По этому поводу Л. Н. заметил:

— Хотя я вообще осуждаю этот прием угадывания современных типов и явлений. Вот тут на днях был Касаткин (художник). Я ему говорил по поводу его деятельности много для него, должно быть, неприятного. Он постоянно занимается этими современными темами. Я ему сказал, что никогда не следует писать того, о чем в газетах говорят. Кроме того, он просто не умеет делать понятной, ясной свою картину. У него не поймешь, что он хотел изобразить. Насколько он уступает в этом отношении Орлову!

Л. Н. вспомнил, как он давно в Туле был при рекрутском наборе в присутствии:

— Я вошел в комнату, где, отгороженные, находились забритые рекруты. Воинский начальник подошел к ним, растерянным, большинству пьяным и громким голосом крикнул: «Поздравляю с царской службой!» Некоторые неуверенно, слабо пытались ответить: «Рады стараться, ваше высокоблагородие!» Ничего из этого не вышло, и всем стало как‑то неловко, стыдно…

Как‑то говорили о преподавании Закона Божьего:

Л. Н. сказал:

— В мое время, когда мы учились, Закон Божий был самый неважный предмет. На экзамене заставляли незнающих прочесть хоть «Отче наш», чтобы попечитель слышал, что что‑то отвечают. А теперь Закон Божий сделался первым предметом.

И. ВДенисенко (муж племянницы Л. Н.) читал вслух главы о Николае Павловиче из «Хаджи — Мурата».

Л. Н. сидел у себя, и ему хотелось прийти ко всем. Он несколько раз входил и все говорил:

— Это неинтересно, бросьте!

Наконец сказал даже:

— Это дрянь!

Тогда М. С. Сухотин спросил его:

— Зачем же вы, Л.H., это писали?

Л. Н. ответил:

— Да ведь это и не готово еще. Вы пришли ко мне на кухню, и неудивительно, что там воняет чадом.

Л. Н. перечитывает письма Пушкина и восхищается ими. Опять Л. Н. с любовью говорил о декабристах:

— Не говоря уже о Рылееве, Муравьев — благородный, сильный, и его Горацио — Бестужев. Бестужев был еще очень молод и ослабел, и когда они шли на казнь, Муравьев его ободрял и успокаивал.

За обедом ели какую‑то птицу.

Л. Н. рассмеялся и спросил, не кукушка ли это, и рассказал по этому поводу:

— Тургенев, когда был в Ясной, сказал, что мясо кукушки очень вкусно. Когда он уехал, захотели попробовать. Приготовили, но отведать решились только я и Варенька (другая племянница Л.H.). Варенька поела довольно много, и ее всю ночь рвало. Потом я всегда дразнил ее, что когда кукует кукушка, ее тошнит. Вообще ее дразнили этой кукушкой.

Маленький Онечка Денисенко сказал про кого‑то за обедом — жид. Л. Н. остановил его. Онечка возразил, что это то же, что еврей.

Л. Н. ответил:

— Хотя и то же, но жид слово презрительное, и поэтому следует говорить еврей.

А Софья Андреевна при этом сказала:

— Я тоже не люблю, когда священника называют поп. Надо говорить батюшка.

Л. Н. возразил:

— Ну, батюшка еще хуже. Я не могу слышать, когда священников называют батюшками. И как они это дозволяют, когда в Евангелии прямо сказано: «Никого не называйте учителем или отцом».

2 сентября. 28 августа я был в Ясной на семидесятипятилетии Л. Н. Было довольно много народу, и получилось множество приветственных писем и телеграмм. Вот прекрасный адрес от «Московской группы социалистов — революционеров»:

«Глубокоуважаемый Лев Николаевич!

В день, когда весь мир чествует семидесятипятилетие жизни великого гуманиста, провозвестника общечеловеческого братства, позвольте и нам, социалистам — революционерам, присоединить свой голос к стекающимся к Вам со всех концов мира приветствиям и выразить Вам глубокую и горячую благодарность за все то, что сделано Вами для торжества идей социализма. Как бы ни расходились мы в путях к достижению цели, но цель эта — установление Царства Божия на земле, когда перекуют мечи на орала и лев ляжет рядом с ягненком, — эта цель, идеалы лучшего будущего, идеалы любви и братства — у нас общие, и работа Вашей мысли и Вашего таланта для осуществления этих идеалов делает Вас бесконечно нам близким и дорогим.

Всюду, во внутренней ли жизни Вашей, в духовном росте, когда Вы, во имя открывающейся глазам Вашим истины, со смелой искренностью отрекались от вчерашних заблуждений, не страшась упреков в непоследовательности и противоречии, — в общественной ли деятельности Вашей, когда Вы со всей остротой критического ума, со всей страстностью живой веры сокрушали идолов, перед которыми лежало ниц человечество, и с глубоким негодованием протестовали против всякой лжи, неправды и насилия, — всюду и всегда мы видим и чтим в Вас истинного революционера, воплощение того духа святого беспокойства, который движет человечество вперед и вперед. Вся жизнь Ваша есть сплошное противление злу.