Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

После шахмат Л. Н. пошел к себе просматривать присланные Долгоруковым книжки.

За чаем Софья Андреевна сказала, впрочем, довольно добродушно:

— Вот если бы эти… не уехали, Л. Н. теперь мог бы в винт сыграть. А то Варвара Михайловна сидит теперь с собаками в Телятенках. Ведь она — совершенная …

Л. Н. вышел только часов около десяти.

Между прочим, он перечел «Метель» Пушкина и восхищался мастерством рассказа:

— Главное у него — эта простота и сжатость рассказа: никогда ничего лишнего.

Чрезвычайно понравился ему рассказ Мопассана «Семья» (где воскресла умершая бабушка). Л. Н. пересказал нам со своим обычным мастерством его содержание, восхищаясь прелестью и юмором этого рассказа.

Л. Н. попросил Душана Петровича достать ему все, что у них есть Мопассана, и хочет перечитать. Л. Н. сказал:

— Это мне будет большое удовольствие.

Л. Н. скоро ушел спать и, уходя, сказал:

— Как меня все эти рассказы подмывают писать художественное!

Он сказал мне еще:

— Я совсем мало воспользовался нынче вашим приездом. Коли живы будем, завтра поговорим.

2 октября. Я встал в девятом часу. Поднимаясь по лестнице к чаю, встретил Л.H., шедшего на прогулку. Я спросил его, как он себя чувствует, так как он жаловался вчера, что чувствует себя нехорошо. Л. Н. сказал:

— Плохо.

А потом, спускаясь уже вниз, прибавил:

— Я ничего… Это все превосходно…

Софья Андреевна тоже уже встала. Немного погодя пришел с Козловки пешком неожиданно приехавший П. И. Бирюков. Ему показалось, что встреченный им на дороге в шарабане старик был Л. Н.

Этого было достаточно, чтобы Софья Андреевна совершенно потеряла равновесие, стала волноваться, всех допрашивать, пока не убедилась, что все это недоразумение и что Л. Н. просто пошел пешком на свою обычную утреннюю прогулку.

Вернувшись с прогулки, Л. Н. очень обрадовался Бирюкову. Между прочим, он сказал ему:

— Как вы постарели!

Бирюков ему ответил:

— Да и вы, Л.H., не молодеете.

Л. Н. скоро ушел к себе. Приехала Александра Львовна, а я почти сейчас же отправился на ее лошади в Телятенки.

Владимир Григорьевич уехал вчера ночью в Москву на один день. Я взял у А. П. Сергеенко копии последних дневников Л. Н. и начало художественной вещи, которую он в дневнике называет «Всем ровно», и о которой он раньше говорил, называя ее «Нет в мире виноватых».

Художественное начало такое типично толстовское, и так обидно знать, что, не будь всего кошмара последних месяцев, он, вероятно, написал бы эту вещь.

В Телятенках я побыл недолго. Я прочел все, что мне дал Сергеенко, и посидел немного с Анной Константиновной.

Я спешил вернуться в Ясную, боясь опоздать к завтраку, так как Л. Н. хотел после завтрака поехать со мною верхом.

К концу завтрака Л. Н. вышел, но после завтрака сказал, что плохо спал ночь, что ему спать хочется и он ляжет.

Он сказал мне:

— Я все получаю письма с вопросами о смысле жизни. Отвечаю плохо, кое‑как. Нужно было бы написать об этом получше, да все не соберусь…

Л. Н. пошел спать. Софья Андреевна сидела за круглым столом в столовой и занималась корректурами. Я присел тут же и стал читать присланный оттиск писем Л. Н. к Гроту.

Софья Андреевна вскоре опять заговорила со мной о Черткове и о себе. Она спросила меня, говорил ли я с Александрой Львовной, и сказала, что слышала, что и Чертков осуждает отъезд Александры Львовны.

Я сказал ей, что высказал Александре Львовне откровенно свое мнение.

Потом Софья Андреевна сказала:

— А Павел Иванович рассказал мне, что он получил письмо от Анны Константиновны. Ему досталось от нее за то, что он взял мою сторону. Никакой моей стороны он не брал, а просто он справедливый человек.

Софья Андреевна опять заговорила о своих записках. Она сказала, что там «всю правду» пишет.

— И уж, разумеется, поверят мне, жене Толстого, а не тому, что эти щенки тявкают со всех сторон!

Софья Андреевна немного помолчала и, очевидно сообразив, что я могу и себя счесть за одного из этих «щенков», прибавила:

— Саша и другие…

Подошел Бирюков. Он среди разговора сказал, что в дурных людских отношениях всегда виноваты обе стороны.

Я возразил ему, что на практике это действительно часто бывает так, но нельзя возводить это в непреложное правило. Часто, наоборот, человек тем более сердится, чем добрее к нему относятся.

Софье Андреевне очень понравилась эта моя мысль, и она стала приводить всякие примеры в доказательство ее, забывая привести только один, самый яркий: свое отношение ко Л. Н.