Зоя Кох - Вся жизнь в цирке

Об охране труда, об инженерах, проверяющих аппаратуру, о врачах, регулярно осматривающих воздушных гимнастов перед их выступлениями, как это делается теперь, мы даже не слышали. Конечно, труд артиста всегда радостен, но в то же время какой это был суровый, тяжелый, недетский труд. Не случайно в старом цирке многие артисты, начавшие свой трудовой путь с детства, рано старились, часто заболевали тяжелыми болезнями, делались инвалидами. Круг их интересов был очень ограничен, многие были малообразованны, даже неграмотны. Я еще помню цирковые программки, которые вывешивали за кулисами; фамилии на них обозначались условными значками и закорючками, чтобы их могли разобрать неграмотные. Цирковые артисты, за немногим исключением, не ходили в театры и тем более в музеи. Даже кино посещали не часто. Артиста, читающего книгу, в цирке можно было увидеть так же редко, как белого слона. Все время, все желания с самого раннего детства съедал тяжелый труд. Труд буквально из-за куска хлеба!

Иногда на «бис», или, как у нас в цирке принято говорить, на «декапо», отец и Марта демонстрировали такой трюк. Они взбирались на рамку, сестра надевала пояс с зубником и вращающейся машинкой. Отец, вися на подколенках, брал Марту за руки, она как бы переворачивалась на задний бланж, и отец ее сильно раскручивал. Этот трюк пользовался неизменным успехом, но Марта плохо переносила его — у нее кружилась голова, — и поэтому мы старались заменить его танцами.

Я уже упоминала, что в те годы каждый артист после окончания номера обязательно исполнял какой-нибудь танец. Вкусы публики были неодинаковы, и мы должны были приспосабливаться к ним. Поэтому, приезжая в тот или иной город, наши родители спешили узнать, какие танцы здесь любят, и маме приходилось буквально за два дня обучать нас им.

Я отчетливо помню наши выступления в Краснодаре в 1925–1926 годах. Когда номер заканчивался, зрители начинали кричать: «Наурскую!» И в костюме амуров мы танцевали лезгинку. Чудовищно, нелепо, но публике это нравилось, нас много раз вызывали, а иногда мы даже бисировали свои танцы.

Отец возмущался этим приспособлением к вкусам зрителей. Захваченная темпераментным танцем, публика забывала о воздушном номере, который с таким трудом и любовью мы готовили.

В те годы в большинстве частных цирков проводились чемпионаты борьбы, разыгрывались лотереи и часто цирковая программа была лишь дополнением к лотерее. Сборы были хорошие в том случае, если на арене разыгрывались денежные призы, коровы или выступали борцы, завоевавшие популярность как непобедимые.

После Челябинска мы получили контракт в Уфу. Программа здешнего цирка мало отличалась от программ других провинциальных цирков. Чемпионат французской борьбы, несколько номеров в исполнении семьи Сычевых, два-три номера семьи Жеймо, артисты Митус — клишники, и наш номер «Летающие амуры».

Родители решили приготовить с нами второй номер — «Дивертисмент танцев». Я думаю, что на эту мысль их натолкнул танцевальный дуэт сестер Элеоноры и Янины Жеймо. Они выступали с характерными танцами, сменяя во время исполнения два-три костюма различных народностей. Мне очень нравились девочки Жеймо, особенно Янина, поражавшая всех своей природной артистичностью. Впоследствии она завоевала популярность как актриса кино.

В 1923 году мы из Уфы переехали в Саратов, в цирк Бенедетто. В то время Саратовский цирк представлял собой небольшое деревянное здание, отапливавшееся четырьмя печами-«буржуйками», установленными в проходах у манежа. Затапливали печи за час до начала представления, но тепла они давали мало, и, когда зал наполовину пустовал, работать было очень холодно. В артистических уборных было тесно и тоже холодно, мы одевались над горящими керосинками. Это было очень рискованно; помню, как у артистки Кронец вспыхнул газовый костюм.

Обычно родители просили ставить наш номер в первом отделении, когда же это сделать не удавалось, я всегда засыпала где-нибудь в уголке. Видимо, возраст брал свое, да и физическая нагрузка за день была слишком велика.

Однажды за кулисами, слушая рассказы старших девочек, я уснула на сундуке, свернувшись в комочек. Мы должны были выступать в начале второго отделения. Нужно было готовиться к выступлению, а меня нигде не могли найти. Искали и в зрительном зале и за кулисами, и лишь в антракте, когда подготавливали аппаратуру к нашему выступлению, один из униформистов обнаружил под галеркой крепко спавшего ребенка. Меня разбудили, антракт несколько затянулся, но выступление все-таки состоялось.