Я же с самого начала решительно отказался обсуждать с английской спецслужбой возможности обмена. Это было делом Центра. Как он сочтёт необходимым, так и поступит. Конечно, положительное решение полностью соответствовало бы и моим интересам.
Английские газеты заблуждались, называя Винна пескарём. Это была по меньшей мере щука — да простит мне такое сравнение мисс Пайк. А писания Блума меня просто удивили. Я хорошо его помню — Блум часто советовался со мной по поводу своих бесчисленных петиций. Во время заключения он начал писать книгу о тюремной жизни и по частям переправлял её матери. Из всего, что он написал обо мне, достоверным было только одно: то, что он со мной общался. Всё остальное — выдумка от начала и до конца. В частности, сочинённая им история о том, что я поделился с ним планом побега и предложил огромную сумму за помощь, никогда не имела места в действительности.
Что же касается моего имени… Моё реноме на Западе меня совершенно не волновало. Я считал, что речь идёт об обмене двух человек, к которым никак не применимы рыночные категории «дороже» — «дешевле». Было совершенно ясно: если английская разведка сумеет убедить своё правительство в необходимости выручить Винна, то обмен будет произведён. Но было ясно и другое: контрразведчики попытаются подсунуть мне обмен как приманку, чтобы в последнюю минуту выудить у меня нужные сведения (знаете, как это обычно делается? «Мы охотно обменяем вас, при условии, что…» и так далее).
Итак, следовало ждать. Ждать очередного хода противника. Я уже несколько лет вёл «партию» с контрразведкой и достаточно хорошо изучил её манеру игры и почерк. Рано или поздно — я не сомневался в этом — нужный мне ход будет сделан.
Теперь появилась надежда — неясная, но основанная на строгом, сугубо реальном анализе, что я смогу быть дома гораздо раньше 1986 года. Где-то глубоко я уже прятал радость, так как знал, как легко в такие дни неожиданных перемен к лучшему потерять бдительность. «Никакой спешки! Быть таким, как всегда», — приказывал я себе.
15 января 1963 года меня вызвал начальник тюрьмы.
— Лонсдейл, — начал он, — мне только что звонили из Лондона. С вами хотят увидеться некие высокопоставленные джентльмены с Уайтхолла.
Похоже, что именно это и было началом того последнего хода, который я так ждал.
Что ж, я готов к нему. Интересно, однако, что последует за этим?
— Мне поручили узнать у вас, хотите ли вы с ними повидаться? — продолжал начальник тюрьмы. — Что мне им передать?
— Благодарю вас, — ответил я, — но у меня нет никакого желания видеть джентльменов, которые либо сами обворовали меня, либо покрывают мелких воришек…
Разговор, таким образом, закончился, едва успев начаться.
Через день утром меня вновь вызвали к начальнику тюрьмы. На этот раз меня не ввели в кабинет начальника — тот сам вышел в коридор. В открытую дверь я успел заметить штатское пальто, котелок и неизменный чёрный зонтик — всё лежало в кресле в кабинете.
— Джентльмены прибыли, — сказал начальник тюрьмы. — Они просят передать, что в ваших интересах увидеться с ними.
— Я уже ответил, что не хочу видеть ни мелких воришек, ни их покровителей.
— Подождите меня здесь, я ещё раз поговорю с ними, — сказал начальник, открывая дверь кабинета.
Уйти я не мог: на почтительном расстоянии стояли два тюремщика. Видимо, им приказали держаться подальше, чтобы они не слышали, что говорит начальник тюрьмы.
Прошло минут десять. Вероятно, по мнению «джентльменов», этого было достаточно, чтобы я успел одуматься. Начальник тюрьмы снова вышел в коридор.
— Лонсдейл, — начал он, — это очень важные люди. Они приехали сюда из Лондона специально, чтобы поговорить с вами. Они просили передать, что хотят сказать нечто крайне важное для вас.
— Они могут ездить, куда им заблагорассудится. Им за это платят. Я не намерен видеться с ними.
Позиция была ясна. Я делал ходы с быстротой шахматного гроссмейстера, демонстрирующего третьеразрядникам сеанс одновременной игры.
В полдень меня повели за обедом. В английских тюрьмах — система самообслуживания. Заключённые идут на кухню, где получают обед в глубоких металлических подносах, разделённых переборками на три части. Обед забирают в камеры. После обеда камеры отпираются: подносы выставляют прямо на пол за дверью.
По дороге меня перехватил главный надзиратель.
— Вас срочно хочет видеть «губернатор», — крикнул он.
— А куда мне деть поднос с обедом? — спросил я.
Читать дальше