Евгений Носов - Во субботу, день ненастный

От гусиного вскрика на кровати заворочался Витька,

потянулся, высунул из-за полога ногу в полосатом носке.

- От скаженный,- обругала гуся Наливайка-младшая.- Да везем Ване, к Октябрьским. Хотела зарезать, а мама: не улежит до праздников. Говорит, давай живого свезем. У них там гараж есть, в гараже пока побудет.

Гусь забил крепкими крыльями по ивовым стенкам и еще раз кегекнул, на этот раз надломленно и безнадежно.

- Стомился, бедный,- пожалела хозяйка.- Пущай походит, промнется.

- Это ж надо корзину расшивать,- заколебалась Наливайка-младшая.- А вдруг самолет?

- Да долго ли обратно запихнуть. Я ему зернеца сыпану.

- Обойдется не гулямши,- строго определила судьбу гуся бабка, и женщины перешли судачить на другую тему.

Витька окончательно проснулся, отвернул полог, выглянул в горницу. Был он еще по-южному смугл, черные вихры неприбранными завитками клубились над крепким скуластым лицом. Заспанно сощурясь, он посмотрел на серое окно, на меня и, нe поздоровавшись, потянулся полосатой тельняшечной рукой к брюкам на стуле, за папиросами. Он курил, мял зубами папироску и, глядя куда-то поверх меня, с молчаливым бесстрастием слушал разговоры на кухне.

За окном мелькнуло красное, хлопнула сенешная дверь. В кухню кто-то вошел, вытирая, зашаркал у порога ногами.

- Заходи, заходи, Вер,- заприглашала хозяйка.

- Вы еще не истопились, здравствуйте,- послышался голос с приятной напевинкой.

- Что раздетая, дош вон какой.

- Уж перестал, туман только. А я нынче хлеб пекла. Надоел покупной, кисел, меры нет. Своего захотелось. Нажарилась возле печки, дак и тепло.

- Или выходная, хлеб затеяла?

- Кой выходная. К двум часам бежать. Лектор какой-то приехал, дак клуб прибрать надо. Вчера танцы были, затолкли, лопатой не отскребешь.

- Теперь заненастилось, не намоешься. Да ты проходи, проходи,- опять заприглашала хозяйка.- А я дак еще не прибиралася, ералаш в хатя.

- Да нет, теть Усть, я на минуточку... Я чего... Радио что-то замолкать стало. От дождя, что ли. Слово скажет - два молчит... Зашел бы Витя глянуть, чего оно...

- Да он спит еще. Вчера натанцевался.

- Я глядела, не было его в клубе.

- Да ты пройди, побуди.

Витька придавил о пол папиросу, задернулся пологом.

- А я вижу, кто-то в окне, думала Витя, дай забегу спрошу. А если спит, дак чего ж...

- Погоди, я его сама побужу,- готовно сказала хозяйка.- Хватит ему...

- Ой, не надо, теть Усть,- горячо запротивилась Вера.- Вы уже потом, передайте. Да и не к спеху. Как будет время, так пусть и зайдет... Побегу я.

- Да сидела б...- не отпускала хозяйка.- Щас самовар поставлю. Вчерась бегала в сельпо, дак мед с сотами был, полкило взяла...

- Спасибо, теть Усть, бежать надо. Гладить затеяла.

Вера ушла, опять промелькнула под окнами жарким платьем. Витька полежал еще за пологом и снова высунулся.

- Соседка наша,- пояснила хозяйка.- Девушка еще... Не забыть Витьке сказать, чтоб сходил починил... А и будете, бабы, чай пить, самовар поставлю? - предложила она с лихой бесшабашностью.- Все одно сидеть...

- Да когда уж теперь,- сказала Наливайка-младшая.

Витька встал - крепкий, кряжистый, с сильными скошенными плечами, бедра его плотно обтягивали синие трикотажные полуплавки с красной окантовкой натянул флотские брюки, обулся. Потом отвернул полог, сдернул с гвоздя бушлат, громыхнувший латунными пуговицами, набросил его в напашку. Уже одетый, закурив еще раз, он вышел.

- Вить, а тут Вера заходила...

- Слыхал,- буркнул Витька.

- Радиво у них чевой-то...

Витька не ответил, шагнул в сени. Дым от папиросы протянулся за ним из самой горницы.

- Сын? - уважительно полушепотом спросила Наливайка-младшая.

- Сыно-ок,- вздохнула хозяйка, и были в ее голосе и гордость, и растерянность перед непонятным Витькиным молчанием.- Вот демобилизовался... Дома теперь...

Потом они еще о чем-то судачили, и было слышно, как весело зашумел самовар.

В окно я увидел Витьку. Он стоял, прислонясь спиной к палисаднику, засунув руки в карманы и растопырив локтями накинутый бушлат. Время от времени над его кудлатой головой взвивался дымок папироски.

Дождик, наверно, и вправду поутих, потому что заметно посветлело, и был теперь виден не только колодец под бугром, но и бурые чащобы камышей за ним и даже тот берег с окраинными домами заречной улицы. Только пахота на бугре за избами еще размыто синела.

По той стороне, полевой дорогой, мимо намокших, резко желтевших скирдов новинкой соломы, плелась подвода, и было видно, как лошадь усердно мотала головой, помогая себе тащить телегу. Витька долго следил за нею, потому, должно быть, что ничего живого не попадалось на глаза и глядеть было не на что.