Рудольф Гусев - Такова торпедная жизнь

Вначале 60-х годов Владивосток был в большом фаворе. Во-первых, благодаря самолету ТУ–104 город стал ближе к Западу. Авиация тогда была значительно удобнее, чем сейчас. Досмотров багажа не было, проверка авиабилетов была на уровне трамвайных. Находчивые студенты оплачивали половину маршрута, а на остальном участке имитировали глубокий сон. Заботливые стюардессы их не тревожили. В самолетах подавали бутерброды с красной икрой и перед обедом за отдельную плату развозили в качестве сувениров шкалики со всевозможными напитками в ассортименте Ялтинского дегустационного зала. Лекций, правда, не читали, но зато порции не ограничивали. Поездки стали удобными и привлекательными.

Во-вторых, во Владивостоке побывал Хрущев и пообещал сделать из него второй Сан-Франциско. Услужливые архитекторы и строители срочно начали возводить фуникулер на сопку Голубиную, где размещалась городская барахолка, словно только его и не хватало дальневосточникам для полного счастья. По пути следования Хрущева хижины маскировались кумачом призывов, громадьем портретов. На стадионе «Авангард» срочно завалили последнего бронзового Сталина, второпях оставив на пьедестале его ботинки. На Эгершельд везти Хрущева не собирались, потому вдоль Верхне-Портовой долго еще сохранялись черные дощатые индивидуальные уборные, закрытые на огромные амбарные замки. Все это только усиливало городские контрасты.

Собственно, очковтирательство на Руси никому не в новость. Потемкинские деревеньки, например. Но если раньше это было грехом отдельных вельмож, то теперь становилось чуть ли не политическим принципом общественной жизни, всенародным делом.

— Чего вы ему очки втираете? — говорил работяга Дальзавода группе комсомольцев, развешивающих плакаты на убогом заборе завода.

— А когда вы ждете дорогих гостей, разве не делаете приборку в доме? — заученно вопрошали комсомольцы.

— Когда ко мне приходят гости, я ставлю на стол бутылку водки, — ворчал старый работяга, сраженный нелепым аргументом, ставшим крылатым в устах партийной режиссуры.

Нельзя сказать, что лейтенант Герман Лебедев с очковтирательством ранее совсем не сталкивался. Были в училище разные средние баллы, грубые и не очень взыскания. Говорили, что выделялись «специалисты» для укладки ковров по пути следования высокого начальства, если их маршрут отклонялся от ранее «уложенных» ворсистых фарватеров. Для комсомольских собраний командиры рот готовили штатных ораторов, которые в строго отведенный регламент успевали вспомнить, о чем говорил Маркс, что завещал Ленин и на что обращает внимание Никита Сергеевич Хрущев, выбивая слезы умиления у приглашенных политработников. Все это было. Но Герман лично в этом деле не участвовал. Однако бытие определяет сознание, как говорили великие, и потому он должен был когда-то подтвердить их правоту. И вскоре случай представился. Герман только что вернулся из отпуска и рассказывал об удобствах в Аэрофлоте коренным дальневосточникам, как вдруг его пригласил к себе Леша Ганичев. Он не стал интересоваться отпускными впечатлениями, а сразу приступил к делу.

— Тут нам сообщили, — он показал большим пальцем куда-то вверх, — завтра прибывают председатель Государственного Комитета по судостроению Бутома и Министр вооружения Устинов. Слышал о таких?

— Не приходилось.

— Еще говорят, что Министр обороны маршал Малиновский должен прибыть на флот. Но это слух, а те уже здесь. Торопят сдачу атомохода. Понял?

— К чему эта прелюдия, мне же не их нужно встречать?

— Догадливый. Вместо хлеба и соли ты им должен подать завтра к 16.00 две малогабаритные торпеды и одну ЭТ–56. Эту торпеду готовит в Конюшково Миша Борякин. Ею один раз уже стреляли. По программе испытаний нужно два выстрела, а она у нас единственная. Вот ты ее и захватишь. МБСС–100 я заказал завтра на утро. Примешь по контрольно-опросному листу в цеху две малогабаритных, потом ЭТ–56, и все это на лодку. Сходи в море. Стрельба ответственная. Мало ли что. Нужен наш глаз. Понял?

— Все понял.

Здесь нужно сделать небольшую ремарку о торпеде ЭТ–56 и о том, почему она оказалась последней на флоте. Торпеда ЭТ–56 была модернизацией торпеды ЭТ–46 и по массогабаритным характеристикам, вывеске была близка к тепловым торпедам. Она вполне подходила как для испытаний глубоководных систем стрельбы новых подводных лодок, так и для выполнения боевых упражнений, когда глубины стрельбы по заданию превышали 30 метров. Дело в том, что в то время большинство тепловых торпед имели ограничения по глубине стрельбы, а торпеда 53–57 еще не была освоена флотом. Но торпед ЭТ–56 было изготовлено всего около 100 штук на весь Военно-Морской Флот. Словно специально для проведения государственных испытаний подводных лодок. Естественно, торпеды вырабатывали свой ресурс, списывались и терялись во время испытаний. К описываемому времени на флоте осталась одна торпеда ЭТ–56.