Александр Ливергант: Киплинг

Со стороны может показаться, что Алиса и в самом деле — даром что по любви — вышла замуж не слишком удачно. И то сказать, кто такой был малоимущий учитель живописи и декоратор по сравнению с Бёрн-Джонсом, Пойнтером и Альфредом Болдуином? И ладно бы малоимущий, — еще ведь и авантюрист: не всякий бы отважился увезти молодую жену на край света. Макдональды были от этого «волюнтаристского» решения, прямо скажем, не в восторге. А между тем идея уехать в Индию с ее голодом и эпидемиями, да еще спустя всего несколько лет после кровавого, только что подавленного восстания сипаев, дабы обрести там независимость — и материальную, и семейную, — принадлежала вовсе не Джону Киплингу, а его жене, отличавшейся, по отзывам знавших ее, в том числе мужа и сына, куда более сильным и независимым нравом, чем несколько отрешенный от жизни Джон, писавший о своей спутнице жизни с нескрываемым восторгом и даже не без некоторой зависти: «Она видела на сто миль вперед и не столько объясняла свои доводы, сколько на них настаивала… Проницательность, коей она отличалась, была сродни вспышке молнии…» Если учесть, что дар ее сына взращен был Индией и неизвестно, кем стал бы Джозеф Редьярд (и стал бы кем-нибудь), не отправься его родители тем холодным мартовским днем прямо из-под венца на бомбейский пароход — Алиса Макдональд видела не на сто, а на несколько тысяч миль вперед.

«В детстве у меня не было детства», — писал Чехов. У Киплинга их было целых два — индийское и английское. В индийском детстве у автора «Маугли» детство было, в английском — не было. В Бомбее, где Джон Локвуд, с самого начала стремившийся развивать исконно индийские искусства и ремесла, был окружен любовью и почтением, юного Редьярда рьяно опекали все находящиеся в доме слуги и в основном, конечно, айя (няня), не спускавшая с него глаз. С первых же месяцев жизни Ралли, как его называли в семье, был избалован вниманием окружавших его взрослых, белых и цветных, и когда в одном из первых своих рассказов Киплинг писал о шестилетнем мальчике: «Ему никогда не приходило в голову, что на свете найдется хоть один человек, способный ослушаться его приказов», — он явно имел в виду самого себя.

В возрасте двух с половиной лет Редьярд совершил свое первое путешествие из Индии в Англию, куда Алиса Киплинг, беременная вторым ребенком, отправилась рожать, захватив с собой и маленького сына. Сестра Алисы Луиза Болдуин нашла племянника, боготворимого взрослыми умницу и шалуна, своенравным, избалованным, излишне разговорчивым, не в меру любопытным и капризным — одним словом, дурно воспитанным ребенком: ласковая, преданная, даже подобострастная индийская прислуга сделала свое дело. «Некоторое время Радди мог быть мил и вежлив, — вспоминала впоследствии тетя Луиза, — зато потом в него словно бес вселялся. Он принимался истошно кричать… Не знаю, как его бедная мать справится с ним на обратном пути в Бомбей, ведь у нее на руках будут грудной ребенок и этот упрямый, своенравный бунтарь».

Капризы «бунтаря» продолжались и после возвращения из Англии, где Радди обзавелся еще одной Алисой — любимой младшей сестрой, которую в семье прозвали Трикс («Проказница») и про которую старший брат, когда его спрашивали: «Это твоя сестра?» — с гордостью отвечал: «Нет, это моя дама».

Безмятежное индийское детство продолжалось еще почти три года, и за это время у разбитного, говорливого мальчика в матроске, с длинными светлыми волосами и большими темно-синими глазами, которого слуги прозвали «маленьким другом всему свету» (спустя много лет Киплинг наделит этим именем своего Кима), обнаружились не только отрицательные свойства, за которые попеняла его матери лондонская тетка, но и некоторые незаурядные способности, прежде всего исключительная наблюдательность и превосходная память. Друзья и знакомые Киплинга будут вспоминать, что писатель и в преклонном возрасте никогда не записывал ничего из того, что видел и слышал; всё, вслед за матерью, схватывал на лету, запоминая сразу и на всю жизнь. Запомнил, к примеру, — и это в два с половиной года! — как родители везли его на поезде через пустыню из Суэца (Суэцкого канала тогда еще не было) в Александрию: «Были поезд, шедший через пустыню, остановка посреди нее, и маленькая, закутанная в шаль девочка, сидевшая напротив меня, лицо ее я помню до сих пор…» [2] Киплинг Р. Немного о себе. Для моих друзей — знакомых и незнакомых. М., 2003. Пер. Д. Вознякевича. Друг отца парс Пестонджи Бомонджи вспоминал спустя шестьдесят лет, что пятилетний Редьярд «не забывал ни одного лица, ни одного имени». На хинди (а вернее, на хиндустани — смеси хинди, арабского и персидского) Радди объяснялся лучше, а главное — охотнее, чем по-английски, ведь его постоянными собеседниками были не родители, а местные жители — няня его сестры, португалка-католичка, певшая детям индийские колыбельные песни, носильщик-индус Мита, делавший игрушки из апельсинов и орехов и не раз бравший юного сахиба с собой в храм Шивы. Юный Киплинг так привык говорить на местном наречии, что на английский переходил с трудом, да и то исключительно под давлением родителей. «За наших корми-лиц-язычниц, за язык младенческих дней, их речь была нашей речью, пока мы не знали своей» [3] Пер. Н. Голя. , — напишет Киплинг спустя четверть века в стихотворении «По праву рождения».