Петр Люкимсон - Царь Давид

Таким образом, Давид попытался соединить в своих руках судебную («И вершил Давид суд и правду»), духовную (опираясь на первосвящеников Цадока и Ахимелеха), военную (с опорой на Иоава) и административную власть (с помощью писца Серайи, очевидно возглавлявшего канцелярию царя и следившего за порядком в обширном царском хозяйстве).

Как видим, в непосредственное окружение царя также входила группа советников — его родной дядя Ионафан (Йонатан), Ахитофел (Ахитофель), Хусай (Хушай), Иодай (Йоайада) и Авиафар, а также, видимо, наставник царских сыновей Ихиэль. Еще одним приближенным царя считался и летописец Иосафат (Иегошафат), и Келлер видит в самом появлении этой должности еще одну маленькую «революцию», совершенную Давидом.

«Именно во времена царствования Давида, — писал он, — начали вести точные записи Ветхозаветной истории» [67] Келлер В. Библия как история. С. 223. .

Наконец, вместе со всеми вышеперечисленными лицами на самых высших ступенях дворцовой иерархии стояли придворные пророки. Библия упоминает о двух придворных пророках Давида — Нафане и Гаде, сопровождавших его еще в дни опалы и бегства от Саула.

Как видно из самого библейского текста, такие пророки обладали огромным влиянием на царя, активно участвовали во всех политических интригах и при этом играли во дворце самые разные роли. С одной стороны, в их задачу входило как бы постоянное осуществление связи между царем и Богом, передача монарху воли Последнего. С другой, они несомненно выполняли роль политических советников, причем самых приближенных советников, с которыми Давид предпочитал общаться наедине. Наконец, с третьей, они были своего рода «совестью царя», так как только им дозволялось говорить ему все, что они думают, указывая на грехи и ошибки. Были Нафан и Гад, видимо, «по совместительству» еще и придворными писателями — во всяком случае, именно их традиция называет в качестве авторов двух «Книг Самуила» и «Первой книги Царей» (в синодальном переводе — Первая, Вторая и Третья книги Царств).

На следующих ступенях иерархической лестницы располагались казначей (видимо, контролировавшийся писцом), управляющий имеющимися в каждом городе на случай его осады государственными продовольственными складами, и начальники различных хозяйственных служб. Все эти придворные просто по определению не могли уместиться в небольшом Городе Давида и потому так же, как упоминавшийся ранее Аведдар, видимо, проживали неподалеку, за его стенами.

Список придворных Давида показывает также, что значительную их часть составляли иноплеменники — исмаильтянин (то есть араб) Овил, агаритянин (африканец) Йазиз, гедеретянин Баал Ханан, бывший, судя по имени, уроженцем какого-то из хананейских племен. Были среди придворной челяди и филистимляне, идумеи, хетты и представители других народов, что со всей очевидностью доказывает, что Давид считал личные качества и таланты человека куда более важными, чем его происхождение.

Впрочем, к примеру, Ю. Заблоцка считает, что привлечение Давидом на службу инородцев было вынужденным. Сама созданная Давидом система управления государством, отмечает она, при наличии в ней ряда оригинальных элементов, была частично заимствована у египтян, а частично — у хананейских народов. Однако при этом Давид испытывал, что называется, явную нехватку профессиональных национальных кадров — он не мог найти достаточное число израильтян, обладавших необходимым опытом ведения государственных дел, и в этой ситуации и был вынужден приглашать к себе на службу идумеев, хананеев, египтян и прочих. Часть из них проходили гиюр и становились прозелитами, но часть решали сохранить верность религии и обычаям своих предков. Вследствие этого, указывает Заблоцка, при дворе Давида, а затем и Соломона нередко возникали конфликты, так как его приближенным-евреям претили обычаи, верования и сам образ жизни инородцев [68] См.: Заблоцка Ю. История Ближнего Востока в древности. М., 1989. С. 306. .

Но в любом случае, повторим, не вызывает сомнений, что Давид, как и многие другие великие правители будущего, предпочитал оценивать людей и вводить в круг своих приближенных по их способностям и человеческим достоинствам, а отнюдь не по национальному признаку Если учесть, что мы ведем речь о событиях трехтысячелетней давности, то для этого нужна была необычайная смелость и широта мышления. Даже куда большая смелость, чем та, которая, скажем, понадобилась Петру I для того, чтобы поставить иных чужеземцев на равных, а то и выше представителей самых именитых боярских фамилий.