Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения писателя Войновича (рассказанные им самим)

— Поэт должен приносить людям радость. Я видел домохозяек, которые плакали над моими стихами…

Тут среди собравшихся прошел шум: в холле появился пожилой, как мне казалось (ему было тридцать девять лет), человек в потертом сером пальто, с всклокоченной седоватой прической, в очках с толстыми стеклами. Это был Григорий Михайлович Левин, руководитель «Магистрали». Дверь, у которой мы толпились, он открыл своим ключом и вошел внутрь, артистическим движением метнув портфель на стол. Портфель плюхнулся, поехал, но у самого края остановился. Люди подступили к Левину, который, раскручивая кашне, рассеянно отвечал на вопросы. Протолкался к нему и я, напомнив, что звонил по телефону и вот пришел записаться.

— Записаться?! — удивился Левин, будто я просил его о чем-то немыслимом. — А с какой целью? Что вы собираетесь у нас делать?

— Я пишу стихи, — сказал я оробев.

— Пишете стихи? — иронически переспросил Левин. — Неужели пишете стихи? Как это оригинально! Он пишет стихи, — сообщил он окружавшим его «магистральцам», и те тут же весьма саркастически по отношению ко мне и угодливо по отношению к Левину захихикали.

— Ну, хорошо, — сказал Левин, протирая очки. — То, что вы пишете стихи, это хорошо. Но у нас все пишут стихи, у нас настолько все пишут стихи, что я даже не знаю людей, которые стихов не пишут. Но для тех, которые пишут стихи, у нас мест больше нет. Есть места для прозаиков, драматургов, даже для критиков, а для пишущих стихи нет. Конечно, если бы вы имели какое-нибудь отношение к железной дороге…

Я сказал, что имею отношение к железной дороге.

— Какое? — по-прежнему насмешливо спросил Григорий Михайлович. — Ездите на поезде? Встречаете на вокзале родственников? Провожаете?

— Нет. Я работаю путевым рабочим на станции Панки.

— Путевым рабочим? — Григорий Михайлович переспросил с недоверием, переходящим в почтение. Да и золотая молодежь рассеянно притихла. — Вы без шуток путевой рабочий? Так вы бы с этого и начали! Тогда вы нам очень нужны для статистики. Меня начальство постоянно корит, что у нас в ЦДКЖ мало железнодорожников. Оставайтесь. Но сегодня я с вами поговорить не смогу, а завтра приходите в «Литературную газету». Я там временно заменяю Огнева.

Кто такой Огнев, я не знал, однако Левин сообщил о временной замене собой этого человека с гордостью, которая побудила меня предположить, что Огнев это очень большой человек, может быть, даже больше самого Левина.

— Приходите, — повторил Левин, — приносите стихи. Почитаем, подумаем, поговорим… Друзья мои, — обратился он уже ко всем. — Прежде чем начнем сегодня работать, сообщаю вам о наших успехах.

И Левин стал перечислять успехи.

У одного в многотиражной газете завода «Серп и молот» напечатаны четыре стихотворения, у другого — два в газете «Труд», третий в прошлую среду читал отрывки из своей поэмы по радио, а стихи сразу шести членов объединения отобраны для сборника «День поэзии». Левин называл фамилии, некоторые из них были мне известны: Эльмира Котляр, Игорь Шаферан, Нина Бялосинская, Дина Терещенко — их стихи с предисловиями известных поэтов я читал недавно в «Литературной газете».

Перечислив достижения, Левин назвал поэтессу, которая сегодня будет читать стихи. Имя поэтессы было мне тоже знакомо. Я читал в газете, что она фронтовичка, хорошо знает жизнь, что видно по ее стихам. Видимо, в «Магистрали» она пользовалась большим уважением. Когда она вышла к столу, зал почтительно притих.

Поэтесса заговорила негромко, сдерживая очевидное волнение.

— Вчера я была на станции Москва-Сортировочная… В бригаде, где рабочие взяли на себя обязательство жить и трудиться по-коммунистически… Не в отдаленном будущем, а прямо сегодня, сейчас!.. Вы понимаете, самые обыкновенные на вид люди, а поставили перед собой такую задачу!.. Я поняла, что не могу не откликнуться на то, что увидела. Стихи сложились сами собой. Придя домой, я их записала…

Сначала я подумал, что поэтесса шутит. Я сам работал в бригадах, принимавших на себя пустые, сочинявшиеся парткомами, обязательства. Парторг давал их рабочим подписывать, а что потом с ними делал — отсылал в райком или выкидывал на помойку, — неизвестно… Я подумал: если поэтесса фронтовичка, значит, о реальной жизни какое-то представление имеет. Если она всерьез верит в эти обязательства, значит, они отличаются от тех, которые мне приходилось принимать.