Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения писателя Войновича (рассказанные им самим)

Для эмигрантов из провинции в столице не было сохнутов, хиасов, благотворительных фондов и ночлежек, зато была милиция, бдительно охранявшая вокзалы, парки, скверы и дворы от бродяг вроде меня. Стоило мне прикорнуть на заплеванном вокзальном полу или на садовой скамейке, как тут же меня тормошили, поднимали, подталкивали в спину со словами: «Эй, вставай! Вали отсюда! Не положено!» — а если я пытался «качать права», тащили в отделение, где предлагали покинуть столицу в 24 часа, поднося к носу кулак и обещая сделать инвалидом без видимых следов побоев.

Все стенды и заборы были оклеены объявлениями: требуются, требуются, требуются… Плотники, слесари, электрики, каменщики, маляры… Любая из этих профессий мне подошла бы, но в очередном отделе кадров встречали вопросом о прописке. После чего разводили руками.

Я шел опять в милицию, но не к дежурному, а в паспортный стол. Там не грубили, не подносили к носу кулак, но интересовались наличием справки с места работы. И опять пожимание плеч и разведение рук: очень жаль, но…

Без прописки нет работы. Без работы нет прописки.

Всю Москву обойдя, я передвинулся в ближнее Подмосковье, но и там та же песня: без работы не прописываем, без прописки не принимаем на работу. А еще и жить негде. Не помню, сколько дней мотался, грязный и сонный, питаясь одними пирожками, пока в какой-то из гостиниц на ВДНХ не сказали: «Есть одно место! Десять рублей в сутки!»

Десять рублей? Это я пока мог себе позволить. Притащил с вокзала чемодан. Вымылся в душе. Постирал рубашку, майку и трусы. Спал на кровати, на чистой простыне — тоже счастье, которое в полной мере можно ощутить, когда испытаешь его отсутствие.

Все бы хорошо, но капитал мой стал стремительно таять. А тут еще перед очередным выходом в город опять постирал рубашку, попросил у дежурной утюг. Рубашку погладил, утюг вернул. Вечером возвращаюсь из города, меня перехватывает администраторша:

— С вас штраф шестьдесят рублей!

— За что?

— Вы оставили горячий утюг на стекле, и оно раскололось.

— Не может этого быть. Я отдал утюг дежурной. Позовите дежурную.

— Ее нет, она сменилась.

Тут же появился милиционер. Подождите, говорю, дайте разобраться, но меня опять волокут в участок, а там — все по прежней схеме: «Вали отсюда! Не положено!»

Хорошо еще оставили непобитым и деньги не отняли.

Заплатил шестьдесят рублей, осталось сто десять. Из гостиницы съехал, о возвращении домой не могло быть и речи. Не попытать ли счастья в Туле, Калуге, Владимире, Ярославле? На Казанском вокзале опять стал читать объявления. «Путевой машинной станции ПМС-12 требуются путевые рабочие. Одинокие обеспечиваются общежитием». Я уже тысячи подобных объявлений прочитал и знал, что во всех случаях под одинокими, которые обеспечивались, имелись в виду москвичи. Почему я решил, что в этом случае будет как-то не так, а иначе, не знаю. Должно быть, имело место наитие. Поехал по указанному адресу: платформа Панки. Там на ржавых, поросших травой запасных путях, между шпалами, стоял поезд: с десяток товарных вагонов-«телятников» и два пассажирских. И свершилось чудо, объяснимое тем, что ПМС эта самая была приписана к поселку Рыбное Рязанской области, а здесь находилась якобы в командировке. В ее задачу входил ремонт путей от Казанского вокзала до станции Раменское.

— В армии служил? — спросил начальник отдела кадров.

— Служил.

— Сколько лет?

— Четыре.

— Во флоте, что ли?

— В авиации. Во флоте служил бы пять.

— В тюрьме не сидел?

— Пока нет.

Кадровик подумал, вздохнул:

— Давай паспорт, военный билет и трудовую книжку.

Ушам своим не веря, я положил на стол то, другое и третье.

Кадровик полистал документы, подумал еще, макнул ручку в чернильницу и написал в трудовой книжке: «Принят на работу в качестве путевого рабочего». На клочке бумаги сотворил записку: «Коменданту общежития тов. Зубковой. Предоставить одно мужское полко-место».

Общежитием назывались те самые «телятники». Вагон делился на две половины с тамбуром посередине. Справа и слева узкие купе с четырьмя полками, отапливаемой дровами плитой и полочкой у окна вместо стола. В каждом таком купе размещались, естественно, четыре человека со всем своим имуществом, обычно помещавшимся в одном чемодане. Наши ИТР жили в таких же купе, но в пассажирских вагонах, там же помещалась и контора ПМС.

Если кто-то из рабочих женился, ему с его половиной давали полвагона, и для них это было пределом мечтаний. Девушка Лиза, вместе с которой мне пришлось трудиться (ничего другого между нами не было), время от времени интересовалась, не собираюсь ли я жениться. Я каждый раз говорил, что нет, еще рано, но Лиза возражала, что не рано. И мечтательно прибавляла: «А женатым полвагона дают!»