Виктор Астафьев: Звездопад

Для меня, как для "своего парня", он постарался особо. Рядом со мной оказалась девушка в черном платье с глубоким вырезом, красиво открывавшим ее длинную шею, напоминающую рюмку, на которой висела цепь с золотисто сверкающей штуковиной, блямбой назвали бы в детдоме, - и в блямбе этой зеленым кошачьим глазом светилось какое-то ювелирное изделие. Длинные, орехового цвета волосы девушки, закругленные на концах, волнами спадали на нее, эту замечательную шею, и приоткрывали плечи. Глаза у девушки были того же цвета, что и волосы, с коричневым отливом. Держалась она свободно, чуть свысока, умела, однако, не выделяться, и на шуточку Шестопалова такой спокойный и складный ответ дала, что он сразу укатился на дальний конец стола, заграбастал там пышную сероглазку, и та, бедная, не только пить или говорить не могла, у нее уж по всем видам и дыханье-то занялось.

А я держался скованно. Таких девушек, как моя соседки Женя (имя ее мне мимоходом Шестопалов сообщил), я боялся, считал недоступными нашему простому сословию и вообще мечтал о том, чтобы поскорее "отбыть положенное" и смыться отсюда на улицу Пушкина. Зайти в Лидин дом я, конечно уж, больше не решусь, но хоть возле него пошляюсь. А может, она по молоко пойдет, по воду, да мало ли зачем?..

- Вы что-то совсем за мной не ухаживаете? - оборвала мои раздумья Женя.

- Да вот... не умею... не приходились, - смутился я и торопливо налил ей и себе из пузатой банки красного вина. - С праздником вас, с Женским днем!

- Вас также! - стукнула рюмкой об мою рюмку Женя и, улыбаясь мне игриво, медленно тянула вино из граненой рюмки. А я выпил разом и вдруг сообразил: она же подъелдыкнула меня, она же вроде бы как и меня в женщины зачислила! Я покрутил головой и хотел придумать что-нибудь тоже ехидное, но в это время зазвучал баян, и все, сначала недружно, невпопад, но, постепенно собирая силы в кучу, уже в лад пели на мотив танго "Брызги шампанского" знаменитую тогда песню: "Когда мы покидали свой любимый край и молча уходили на восток, над Тихим Доном, над веткой клена, моя чалдонка, твой платок..."

Когда песня подошла к концу и накатили слова: "Я не расслышав слов твоих, любовь моя, но знаю - будешь ждать меня в тоске; не лист багряный, а наши раны горели на речном песке", - то все уж бабенки и девчата заливались слезами, иные из-за стола повыскакивали и бросились куда попало, в голос рыдая.

Ну, тут все понятно - у них мужиков и сыновей поубивало. С ними отваживались, отпаивали их водой и водворяли обратно за стол зареванных, погасших, с распухшими глазами.

Моя соседка Женя сидела бледная, прямая, с плотно сжатыми губами и, не моргая, глядела куда-то остановившимися глазами. Я оробел еще больше и не шевелился, даже и коснуться ее боялся. Но сидеть все время так вот тоже было невежливо. Я положил на тарелку винегрета, сверху плюхнул яблоко моченое, поставил тарелку перед Женей и тронул ее за плечо:

- Женя, покушайте, пожалуйста!

- А? Что? - вздрогнула Женя и возвратилась откуда-то, из далекого далека, слабо и признательно улыбнулась мне:

- Спасибо, Миша! Я и в самом деле есть хочу... "Вот это девка! - восхитился я. - Вот что значит культурное воспитание! Хочет есть и ест, а коснись деревенщины - изжеманится вся: "Да что вы! Да я не хочу! Да я вообще винегрет не употребляю..."

- Если бы вы налили еще и вина, вам бы цены не было, Миша!

- Вина? - Я сгреб пузатую банку: - С полным моим удовольствием!.. - Я начинал чувствовать себя свободней и пытался изображать развязность.

- Если можно, покрепче, Миша.

Мы выпили по рюмке такого самогона, что у меня сперло дыхание в груди, и если бы Женя не дала закусить от своего яблока, может, дыхание так бы и не началось больше,

- Вот, Миша, мы, как Адам и Ева, - вкусили одного плода, показала Женя на отхваченный мною бок яблока. И я еще раз налил, и еще раз куснул, а потом ударился к умилительные мысли: "Миша! Почему меня все зовут Мишей? Я здоровый, крепкого сложения человек, а Миша. Это, наверно, потому, что я слабохарактерный? А может?.." Но дальше думать о себе я запретил, понявши, что захмелел крепко, потому что дальше уж бог знает чего в голову полезло: "Может, я человек хороший, не злой", - ну и всякие такие пьяные глупости.

- Вы бы хоть развлекали как-то меня, Миша! - пьяненько жеманилась Женя, близко придвинувшись ко миг и опаляя меня оголенным жарким плечом.

Многие солдатики уже сидели за столом свободно, гомонили, рассказывали что-то - и все в обнимку, все вплотную, а Шестопалов исчез куда-то со своей сомлевшей сероглазкой.