Виктор Астафьев: Звездопад

- Ну ей-богу!

- Я ведь чуть не умерла. Правда-правда! Все меня обманывают. Все заодно. Я, как дура, по палатам шастаю, а мне говорят: к психам ушел; в физкабинет подался; в шашки сражается... Потом эта ваша любимица-царица, процедурная сестрица: "Лидочка, ты кого ищешь? Мишу? А его сегодня не будет. Он к женщинам на праздник ушел!" - Представляешь?! Ы-ы-ых, я бы ее так и разорвала! - И Лида в самом деле разорвала какую-то бумажку, попавшую в руки, изображая, как она управилась бы с Паней.

Я утянул Лиду под барьер, в раздевалку, и там, закрытый одеждой и халатами, крепко-крепко ее поцеловал. После чего она брякнула меня кулаком по голове:

- Вот тебе, враг такой! - И, совсем успокоившись, сказала: Сколько ты моей крови выпил, кто бы знал!

О том, что днями будет комиссия и меня выпишут из госпиталя и потому она выпрашивалась подменять сестер и дежурила за них, забыв про сон и покой, чтобы только побыть со мною, - она мне не сказала. Об этом я уже узнаю позднее.

Многого я тогда еще не знал и не понимал.

Вот подошла и моя очередь покидать госпиталь. Меня признали годным к нестроевой службе. Предстояло еще раз мотаться по пересылкам и резервным полкам. Мотаться, как всегда, бестолково и долго, пока угодишь в какую-нибудь часть и определишься к месту.

Лида осунулась, мало разговаривала со мной. Завтра с утра я уже буду собираться на пересыльный пункт. Эту ночь мы решили не спать и сидели возле круглой чугунной печки в палате выздоравливающих. В печке чадно горел каменный уголь, и чуть светилась одинокая электролампа под потолком. Электростанцию уже восстановили, но энергию строго берегли и потому выключали на ночь все, что можно выключить.

Я пытался и раньше представить нашу разлуку, знал, что будет и тяжело, и печально, готовился к этому. На самом деле все оказалось куда тяжелей. Думал: мы будем говорить, говорить, говорить, чтобы успеть высказать друг другу все, что накопилось в душе, все, что не могли высказать. Но никакого разговора не получилось. Я курил. Лида гладила мою руку. А она, эта рука, уже чувствовала боль.

- Выходила тебя. Ровно бы родила, - наконец тихо, словно бы самой себе, вымолвила Лида.

Откуда ей знать, как рожают? Хотя, это всем женщинам, подика, от сотворения мира известно. А Лида же еще и медик!

- Береги руку. - Лида остановила ладошку на моей перебитой кисти. - Чудом спаслась. Отнять хотели. Видно, силы у тебя много.

- Не в том дело. Просто мне без руки нельзя, кормить меня детдомовщину - некому.

Опять замолчали мы. Я подшевелил в печке огонь, стоя на колене, обернулся, встретился со взглядом Лиды.

- Ну что ты на меня так смотришь? Не надо так!

- А как надо?

- Не знаю. Бодрее, что ли?

- Стараюсь...

С кровати поднялся пожилой боец, сходил куда надо и подошел к печке, прикуривать. Один ус у него книзу, другой кверху. Смешно.

- Сидим? - хриплым со сна голосом полюбопытствовал он.

- Сидим, - буркнул я.

- Ну и правильно делаете, - добродушно зевнул он и пошарил под мышкой.-Мешаю?

- Чего нам мешать-то?

- Тогда посижу и я маленько с вами. Погреюсь.

- Грейся, - разрешил я, но таким голосом, что боец быстренько докурил папироску, сплющил ее о печку, от-ряхнулся, постоял и ушел на свою кровать со словами: - Эх, молодежь, молодежь! У меня вот тоже скоро дочка заневестится... - Койка под ним крякнула, потенькала пружинами, и все унялось.

Близился рассвет. В палате нависла мгла и слилась с серыми одеялами, белеющими подушками. Было тихо-тихо.

- Миша!

- А?

- Ты чего замолчал?

- Да так что-то. О чем же говорить?

- Разве не о чем? Разве ты не хочешь мне еще что-нибудь сказать?

Я знал, что мне нужно было сказать, давно знал, но как решиться, как произнести это? Нет, вовсе я не сильный, совсем не сильный, размазня я, слабак.

- Ну, хорошо, - вздохнула Лида. - Раз говорить не о чем, займусь историями болезни, а то я запустила свои дела и здесь, и в институте.

- Займись, коли так.

Я злюсь на себя, а Лида, видать, подумала - на нее, и обиженно вздернула нравную губу. Она это умеет. Характер!

Я притянул ее к себе. взял да и чмокнул в эту самую вздернутую губу. Она стукнула меня кулаком в грудь.

- У-у, вредный!

В ответ на это я опять поцеловал ее в ту же губу, и тогда Лида припала к моему уху и украдчиво выдохнула:

- Их либе дих!

Я плохо учился по немецкому языку я без шпаргалок не отвечал, но что значит слово "либе", все-таки знал, - и растерялся.

И тогда Лида встала передо мной и отчеканила;

- Их либе дих! Балбес ты этакий! Она повернулась и убежала из палаты. Я долго разыскивал Лиду в сонном госпитале, наконец догадался заглянуть все в ту же раздевалку, все в тот же таинственный с нашей точки зрения уголок и нашел ее там. Она сидела на подоконнике, уткнувшись в косяк. Я стащил ее с подокон ника и с запоздалой покаянностью твердил: