Нет, вру. Она не повязана была. Халатик на девушке был с бортами, и косынка спускалась с шеи вдоль этих бортов. Из кармана халата торчал градусник с обвязанной бинтом верхушкой. А одна пуговица на халате была пришита черными .полинявшим я нитками. И еще на девушке была кофточка, тоже завязанная черной тесемочкой, как шнурок у ботинка - двумя петельками. А повыше петельки дышала ямка. Я видел, что она дышала, эта ямочка! Я все, все увидел разом, хотя в палате горела лампа, всего лишь семилинейная лампа. Наверное, был еще какой-то свет, который озарил мне всю ее!
- Ну, как вы?
Я постарался бодро ответить:
- Ничего.
Девушка озабоченно и смешно сдвинула брови, которые никак не сдвигались, потому что очень уж разбрелись они в разные стороны, и подала мне воды. Я потянулся к стакану, по девушка отстранила мою руку, ловко подсунула мне под голову ладонь и приподняла меня.
Я выдул полный стакан воды, хотя пить не особенно хотелось. Она опросила:
- Вам дать снотворный?
- Не, - испугался я, застигнутый врасплох этим предложением, - я не хочу спать. - И, чего-то стесняясь, добавил: - Я уже наспался...
- Тогда лежите спокойно.
Oнa снова села за стол и раскрыла книгу. Но теперь я уже не решался долго смотреть на девушку. И только так, изредка, украдкой пробегал по ней глазами. Она сидела вполоборота, готовая прийти в любую секунду ко мне. Но я не звал ее, не решался.
В палате спали и бредили раненые солдаты. Некоторые скрежетали зубами, а Рюрик Ветров, бывший командир минометного расчета, все время невнятно командовал:
"Огонь! Огонь!.. Зараза! Вот зараза!.. Вот за-ра-за... Во-о-оза-ра-за-за-за..." Это уж всегда так: отвоюется наяву солдат, а во сне еще долго-долго продолжает воевать. Только во сне очень трудно стрелять. Всегда какая-нибудь неполадка стрясется: курок не спускается либо ствол змеевиком сделается. А у Рюрика, видать, мина в "самоваре" зависла, вот он и ругается. Мину из трубы веревочной петлей достают. Опасно! Вот он и ругается. Война во сне очень нелепая, но она всегда заканчивается благополучно. Иной раз за ночь убьют раз десять, но все равно проснешься. Во сне воевать ничего, можно.
Я так и не решился позвать девушку. Я просто чуть-чуть шевельнулся, и она подошла. Подошла, положила ладошку на мой горячий лоб и ровно бы всего меня накрыла этой прохладной и мягкой-мягкой ладошкой, потому что всему мне сделалось сразу легче, нервная дрожь, смятение, духота и покинутость оставили меня, отдалились, утихли.
- Ну, как вы? - снова опросила она. И снова я сказал:
- Ничего... - Сказал и проклял себя за то, что никаких других слов на ум больше не приходило. - Ничего, - повторил я и заметил, что она собирается снять ладошку с моего лба и уйти. Я сглотнул слюну и чуть шевельнул пальцами здоровой руки: - Вы... вы какую книжку читаете?
- "Хаос". "Хаос" Ширванзаде. Читали?
- Не-ет. "Хаос" я не читал. А вот "Намус" читал. Эго вроде бы тоже Ширванзаде?
- По-моему, да.
Снова стало не о чем говорить. Я знал, что она вот-вот уйдет и заторопился:
- А я много книжек читал. - Мне тут же стало жарко, и я пролепетал: - Правда, много, разных, всяких... Ну, может, и нe так много... - И разом возненавидел себя за такое хвастовство, и отвернулся к стене, и отрешенно ковырнул стенку ногтем, уверенный, что девушка сейчас уйдет и будет вечно презирать меня.
Но она не уходила.
Я прислушался.
Да, она стояла рядом, и я, кажется, слышал ее дыхание.
- Вам, может, почитать? - спросила она.
- Ой, пожалуйста! - обрадовался я. Девушка огляделась, покусала губу.
- Ах, нельзя! Свет будет мешать вам и соседу вашему, а он тяжелый. Знаете что, давайте лучше пошепчемся, а?
- Чего-о?
- Ну, поговорим шепотом.
- Давайте, - сразу переходя на шепот, стыдливо согласился я.
И мы заговорили шепотом.
- Вы откуда? - наклонилась она ко мне.
- Сибиряк я, красноярец.
- А я здешняя, краснодарская. Видите, как совпало: Краснодар - Красноярск.
- Ага, совпало, - тряхнул я головой и задал самый "смелый" вопрос: - Как вас зовут?
- Лида. А вас?
Я назвался.
- Ну вот мы и познакомились, - оказала она совсем уж тихо и отчего-то опечалилась.
А я лихорадочно соображал: уж не сделал ли опять что-нибудь неловкое?
- А теперь помолчим. Вам еще нельзя много разговаривать. Baм поспать бы.
- Нет, не буду, мне уже ничего... - запротестовал я, хорошо.
- Знаю я вас. Все вы так геройствуете, а потом...
И я сразу скис. Конечно, все мы. Нас тут много. А я-то уж, готово дело, расчувствовался. Она небось со всеми так вот шепчется, всех ласкает, как умеет. Жалко ей, что ли, пошептаться или воды подать. А я аж целый стакан выдул, балда!
Читать дальше