Леонид Ляшенко: Александр II, или История трех одиночеств

На взгляд автора, демократия – это принятие законов, в основу которых положено признание ценности личности, уважения ее прав, а также неукоснительное соблюдение этих законов всеми органами, организациями и частными лицами. Сложности начинаются позднее, когда выясняется, что демократия в чистом, идеальном виде не существует. Ведь защита интересов одного субъекта демократического общества часто (если не всегда) приводит к нарушению каких-то прав или интересов другого его субъекта.

Значит, речь должна идти о преимущественной защите интересов определенных слоев населения. Каких же именно? Здесь дело не в количественном составе слоев, а в том, какой из них в данный момент ближе к идеалу, выбранному данным обществом. Иными словами, основная трудность заключается в определении идеала для неустойчивых или неопределившихся обществ. В них идеалом зачастую становится то, что не было, нет и не может быть идеалом, или то, о чем его члены имеют смутные, превратные представления.

Чтобы избежать нежелательных последствий политических баталий, нужно, наверное, согласиться с тем, что демократия – это не соло какой-то одной социальной или политической силы, считающей себя хранительницей демократических сокровищ. Говоря широко, демократия – это и есть общественное согласие, ради которого все цивилизованные политические силы готовы пойти на серьезный компромисс, не выбрасывая при этом, естественно, своих программных установок.

В самом начале 1862 г. тверское дворянство обратилось к императору с адресом, в котором, в частности, говорилось: «Осуществление этих реформ невозможно путем правительственных мер... Свободные учреждения, к которым ведут эти реформы, могут выйти только из самого народа, а иначе будут одною только мертвою буквою и поставят общество в еще более натянутое положение. Посему дворянство... ограничивается указанием того пути, на который оно должно вступить для спасения себя и общества. Этот путь есть собрание от всего народа без различия сословий». В результате этого обращения к монарху тринадцать тверских дворянских депутатов были арестованы и пять месяцев провели в Петропавловской крепости. После этого им грозило двухлетнее тюремное заключение, но по ходатайству генерал-губернатора Петербурга дело ограничилось уже закончившимся предварительным заключением.

На заседаниях Редакционных комиссий Н. Милютин и В. Панин схватывались по любому поводу. Так, когда Панин предложил внести в проект реформы, подготовленный комиссиями, вставки из всех законов, касающихся крепостных и не отмененных подготовленным Положением, Милютин, Черкасский и другие члены комиссий возразили, что подобная работа заняла бы не менее полугода. Тогда Панин посетовал, что при Ростовцеве они были бы сговорчивее. Милютин, вспыхнув, возразил, что на предложения, подобные панинскому, члены комиссий никогда не соглашались и не могли согласиться. Чуть позже председатель вообще обвинил Милютина чуть ли не в саботаже, хотя затягивал работу комиссий не и. о. министра внутренних дел, а именно Панин.

В селе Бездна Казанской губернии местный житель раскольник Антон Петров (Антон Петрович Сидоров) принялся по-своему толковать Положение 19 февраля. По его словам выходило, что с 1858 г. крестьяне имели право прекратить работы на помещика и за ними оставалась вся земля за вычетом неудобных мест. Слух о новом прочтении Положения привлек в Бездну около 5 тысяч крестьян из других деревень. Властям пришлось высылать туда две роты Тарутинского полка под командованием графа А. С. Апраксина. На требование выдать Петрова крестьяне ответили отказом, и он был схвачен только после нескольких залпов по плотной толпе селян. По сообщению врача, лечившего раненых, общее число жертв расстрела превысило 350 человек. В том числе был расстрелян и сам Петров.

Тогда же в селах Черногаи и Кандеевка Пензенской губернии начались волнения 10 тысяч крестьян из 26 окрестных сел. И здесь толпа была расстреляна солдатами, в результате чего 9 человек погибло и десятки были ранены. 114 крестьян оказались осужденными на каторгу и поселение в Сибири. Вообще же крестьянские беспорядки в 1861 г угасли довольно быстро. Подошла страдная деревенская пора, да и надежда стать самостоятельными хозяевами заставила крестьян не бунтовать, а обустраивать свое хозяйство в новых условиях.

Несмотря на многочисленные утверждения, что крестьянская реформа была проведена исключительно в интересах помещиков, само дворянство видело в ней нарушение своих прав и интересов. Вот несколько откликов провинциальных дворян на реформу. Один из них отмечал: «... первое впечатление на большинство дворян не могло не быть тягостно и грустно... Не все имеют достаточно твердости, чтобы не сожалеть о важных правах, может быть, и не своевременных, но составляющих материальную основу жизни сословия». Другой помещик предвидел, что он будет «висеть на фонаре параллельно и одновременно с петербургскими реформаторами» (последнее его, видимо, несколько утешало). Третий заявлял «... вместе с дарованием крестьянам вольности государь подпишет мне и многим тысячам помещиков смертный приговор. Миллион войска не удержит крестьян от неистовства». Наконец, их четвертый коллега замечал, что «разрушить этот порядок значит приготовить гибель государству».