Мария Кюри - Пьер и Мария Кюри

Несколько солнечных дней ободрили ее и утешили. При возвращении в Париж она уже чувствует себя гораздо лучше. Врач говорил, что у нее грипп и, как все врачи за последние сорок лет, что она переутомлена. Легкий жар, не прекращавшийся все время, Мари считает пустяком. Броня уезжает в Варшаву со смутным чувством тревоги. Перед отходом варшавского поезда на вокзальной платформе, где они так часто прогуливались раньше, сестры целуются в последний раз.

Состояние здоровья Мари шаткое — то лучше, то хуже. В дни, когда она чувствует себя крепче, она ходит в лабораторию. В дни подавленного состояния, слабости, она сидит дома и пишет свою книгу. Несколько часов в неделю посвящает новой квартире и планам виллы в Со.

Но коварный враг действует быстрее. Лихорадочное состояние и озноб усиливаются. Еве приходится терпеливо пускать в ход всю свою дипломатию, чтобы мать согласилась принять доктора. Под предлогом, что люди этой профессии надоедливы, что им нельзя платить (ни один врач не принимал платы от мадам Кюри), Мари все время отказывалась от постоянного врача. Эта ученая, этот друг прогресса восстает против лечения как простая крестьянка.

Профессор Рего сам заходит к Мари с дружеским визитом. Он предлагает посоветоваться со своим другом — доктором Раво, а этот рекомендует пригласить профессора Булена, главного врача городских больниц. Последний же, только взглянув на бескровное лицо Мари, сразу говорит: «Лежать в постели. Вам нужен отдых!»

Сколько раз мадам Кюри слыхала такие восклицания! И не внимала. Она продолжает утомляться, бегая по лестницам с этажа на этаж на набережной Бетюн, почти каждый день работает в Институте радия. В солнечный майский день 1934 года после полудня она остается в физическом зале до половины четвертого, устало касается пробирок, приборов — своих неизменных спутников. Обменивается несколькими фразами с сотрудниками. «У меня жар, — говорит она слабым голосом, — поеду домой». Она еще раз обходит сад, где яркими пятнами проступают вновь распустившиеся цветы. Вдруг она останавливается перед чахлым розовым кустом и зовет своего механика:

— Жорж, взгляните на этот куст: необходимо заняться им теперь же!

К ней подходит один из учеников, заклинает ее ехать домой на набережную Белон. Она слушается, но, перед тем как сесть в автомобиль, еще раз оборачивается и говорит:

— Так не забудьте, Жорж, о розовом кусте.

Ее тревожный взгляд на хилое растение был и последним прости лаборатории.

Она уже не встает с постели. Малодейственная борьба с неопределенной болезнью, называемой то гриппом, то бронхитом, ведет к утомительным способам лечения. Мари подчиняется им с неожиданной, пугающей кротостью, позволяет перевезти себя в клинику для полного обследования. Два рентгеновских снимка, пять или шесть анализов ставят в тупик специалистов, приглашенных к больной. По-видимому, ни один из органов не затронут, никаких характерных признаков определенной болезни. Но поскольку давнишние зарубцевания и небольшой воспалительный процесс затуманивают снимки с легких, доктора предписывают Мари компрессы и банки. Когда же она, чувствуя себя ни хуже ни лучше, возвращается на набережную Бетюн, среди окружающих начались шептания о санатории.

Ева робко подает ей мысль о таком изгнании. И тут Мари слушается, готова ехать. Она надеется на чистый воздух, думает, что ее выздоровлению мешает городской шум и пыль. Строятся планы. Ева поедет с матерью и проживет с ней в санатории несколько недель, затем приедут из Польши ее сестра и брат, чтобы не оставлять ее одну, на август приедет к ней Ирэн. А к осени она поправится.

В комнате больной сидят Ирэн и Фредерик Жолио, говорят с мадам Кюри о работах в лаборатории, о доме в Со, о правке гранок ее книги, которую она недавно кончила писать. Один из молодых сотрудников профессора Рего, Жорж Грикуров, который заходит почти каждый день справляться о здоровье Мари, расхваливает ей всю приятность и пользу санатория. Ева занимается устройством новой квартиры, выбирает цвет обоев, занавесок и обивки.

Несколько раз Мари с легким смешком говорит, посматривая в глаза дочери:

— Может быть, мы делаем много шума из ничего?

Но у Евы для таких случаев заготовлены возражения и шутки; и ради успокоения Мари она изо всех сил тормошит подрядчиков. Вместе с тем она не надеется умилостивить судьбу: хотя врачи и не глядят на дело пессимистически, а в доме никто не выказывает тревоги, Ева без всяких определенных оснований уверена в худшем.