Вольф Долгий - Разбег. Повесть об Осипе Пятницком

Прусская прокуратура уж постаралась! Обвинительный акт содержит свыше двухсот страниц убористого текста и внешне выглядит куда как убедительно: каждый пункт обвинения подкреплен множеством самых «нигилистических» цитат из конфискованных брошюр и прокламаций. Но ведь ничего подобного не могло содержаться в тех брошюрах, заведомо не могло! Тут одно из двух: либо фальсифицирован перевод, либо к конфискованным изданиям подложены и террористические; не исключено, положим, что применены оба эти способа. И не здесь ли причина того, что за все долгие месяцы следствия прокуратура не осмелилась ознакомить обвиняемых (не смотря на настойчивые их требования) с содержанием «крамольной» литературы? Ну что ж, придется, значит, прямо на суде заняться выяснением этих, мягко сказать, подозрительных обстоятельств…

У защиты и еще было несколько серьезных зацепок. Чем, к примеру, объяснить, что в столь пространном обвинительном акте не нашлось места хотя бы для упоминания того, без чего, собственно, и уголовное преследование не могло быть возбуждено? Прежде всего надлежало ведь доказать, что в законах Российской империи обеспечена полная взаимность в преследовании за подобные правонарушения в отношении Германской империи. И второе, что остается неясным: было ли русскими властями предъявлено требование о предании суду немецких граждан? Если нет ни того, ни другого, суд вообще тогда не вправе был принять дело к своему рассмотрению.

Либкнехт усмехнулся этим своим мыслям: «вправе», «не вправе» — детский разговор. Что проку толковать о какой-то там законности, если за судейскими креслами незримо будут стоять самые черные силы двух стран — России и Германии! Да, одними ссылками на статьи закона тут едва ли чего добьешься, адвокатам придется на каждом шагу вскрывать политическую подкладку дела; но ведь не зря же защиту приняли на себя социал-демократы — Гуго Гаазе и он, Либкнехт? И если трудно заранее сказать, выиграют ли они этот процесс, то во всяком уж случае можно не сомневаться, что устроителям скандального судилища (равно как и их закулисным хозяевам) не удастся выйти чистенькими из этой грязной истории. За себя, по крайней мере, Либкнехт мог поручиться, что не постесняется называть вещи настоящими именами, — пусть даже в ущерб своему адвокатскому реноме…

Поезд меж тем уже втягивался под застекленные своды кенигсбергского вокзала.

Процесс начался во вторник, 12 июля 1904 года. Заседания проходили в самом просторном зале прусского земельного суда при большом стечении публики. Перед судейским столом — тюки конфискованной литературы.

— …Подсудимый Мертинс, признаете ли вы себя виновным в предъявленных обвинениях?

— Нет, не признаю.

— Но вы ведь получали посылки с русской литературой?

— Да.

— Как произошло, что вы дали согласие на это?

— В начале 1902 года ко мне пришел один русский товарищ с очень хорошими рекомендациями…

— Кто был этот человек?

— Я отказываюсь давать показания относительно его личности. Не потому, что опасаюсь суда, а потому, что не хочу подвергать товарища всяческим неприятностям… Итак, этот русский товарищ спросил, не может ли он оставить у меня на время русскую литературу. Приняв во внимание его рекомендации, я согласился и затем в течение двух лет получал литературу, которую вскоре забирали крестьяне, приходившие в сопровождении помянутого товарища.

— Он всегда был при этом?

— Нет, были случаи, когда приходили и другие, но лишь те, с кем он раньше знакомил меня.

— Знали ли вы, какая это была литература?

— Да, конечно. Главным образом это была газета «Искра».

— Посылки приходили с обозначением «Произведения печати»?

— Да, часто бывало и так.

— Однако странно, что эти вещи объявлялись на почте также и как «сапожный товар». Чем вы это объясните?

— Я полагал, что русские товарищи делают это из предосторожности. Поскольку я сапожник, получение мною сапожного товара не должно было вызвать подозрений.

— Значит, вы предполагали, что нарушаете закон?!

— Ничуть.

— Зачем же было таиться?

— Чтобы русские товарищи могли избежать неприятностей со стороны своего правительства. Содержание посылок скрывалось от взоров не немецкой, а русской полиции.

— Совпадают ли цели русской социал-демократии с целями социал-демократии германской?

— Да, безусловно. Организация «Искры» стремится к тому же, к чему стремимся и мы.