Вольф Долгий - Разбег. Повесть об Осипе Пятницком

— Вы действительно из России? — с неподдельным любопытством спросил он.

Вопрос был неожиданный, Осип немного даже растерялся.

— Да…

— Карл очень лестно вас аттестует.

— Я рад этому.

Осип было воспрянул духом: весьма многообещающее начало.

Однако герр Ленау не торопился переходить к делу.

— Мы были дружны с его отцом — Вильгельмом, — в задумчивости произнес он. — Редкостных качеств был человек.

Сейчас предастся воспоминаниям, решил Осип. Не очень-то это кстати сейчас, когда каждая минута на счету, да что поделаешь, нужно потерпеть. Осип придал лицу приличествующее случаю выражение: предельное внимание, заинтересованность. Но, как тотчас обнаружилось, старался он зря: герр Ленау не стал злоупотреблять его вниманием. Всего одну лишь фразу произнес он еще о Вильгельме Либкнехте:

— К сожалению, в последние годы мы почти не встречались.

Фраза эта, по видимости такая безобидная, тем не менее порядком насторожила Осипа. Слова Ленау по-всякому можно толковать. Возможно, здесь искренняя горечь, сожаление, даже раскаяние: дескать, ушел из жизни хороший человек, а мы так редко виделись последнее время. Не менее вероятно, однако, и другое: да, некогда мы дружили, но, к сожалению, пути наши давно разошлись, и я совсем не знаю, каким он стал в последние свои годы… В этом случае рекомендация Карла не слишком много значила.

Тревога еще больше усилилась, когда герр Ленау вне всякой связи с предыдущим вдруг повел речь о совсем уж сторонних, никак не идущих к делу вещах: о том, что всю жизнь мечтает посетить Петербург, говорят, это красивейший город на свете… По всему видно, герр Ленау выгадывает время, чтобы обдумать, как бы повежливее отделаться от неугодного просителя.

— Я тоже никогда не был в Петербурге, — сказал Осип. И не сдержался, почти сдерзил: — Не имел, так сказать, счастья!

Решив, что нет смысла дожидаться, когда хозяин дома соблаговолит наконец сформулировать свой отказ, Осип поднялся со стула:

— Прошу простить, я отчаянно спешу. На улице меня ждет извозчик.

Герр Ленау озадаченно посмотрел на него.

— Простите, но ведь в записке Карла содержится некая просьба… Вы что, раздумали?

Осип опешил:

— Я?! Просто мне показалось, что вы…

— Да, не скрою, я в некотором затруднении…

— Я понимаю, — сказал Осип. — Я вас понимаю.

— …Милый Карл, видимо, запамятовал, что мансарда не отапливается. Сугубо летнее помещение.

— Меня это не смущает, — поспешил заверить его Осип. — В мои планы не входит жить здесь. Речь идет о помещений, в котором можно было бы хранить книги.

— Давайте поднимемся? Взглянете сами. Только там беспорядок, прошу извинить.

Не одна, не две — целых три комнаты, смежные друг с другом! По сравнению с вечно сырым полутемным подвалом, в котором ютится сейчас склад, настоящие хоромы…

— Это именно то, что мне нужно, — сказал Осип и деловито спросил: — Какова помесячная плата?

— Пустое, — сказал repp Ленау. — Я никогда не сдавал и не собираюсь сдавать свой дом. Считайте себя моим гостем.

Он хорошо сказал это: ни заносчивости, ни обиды, ни укора; как бы просто поставил в известность, ничего другого.

— Я прекрасно вас понимаю, — в смущении проговорил Осип, — но прошу и меня понять. Своим отказом принять плату вы лишаете меня возможности воспользоваться столь необходимым мне помещением.

— Но почему, почему?

— Дело в том, что я выступаю не как частное лицо, которое вольно поступать как ему заблагорассудится. Фирма, или, лучше сказать, корпорация, которую я представляю, ассигнует определенные суммы на аренду помещения для книжного склада, деятельность коего, прибавлю, носит (вдохновенно врал Осип) не только просветительский, но в значительной мере и коммерческий характер…

— Вы ставите меня в трудное положение. Мое нежелание брать деньги вы почему-то воспринимаете как завуалированный отказ. Поверьте, нет ничего более далекого от этого. Я искренне хочу быть полезным Карлу и вам. Хорошо, будь по-вашему. Но, пожалуйста, назначьте цену сами…

— Плата за подвал, который мы арендовали до сих пор, составляла сто тридцать марок. Это ужасное помещение — мокрые стены, невозможная теснота. Поэтому я полагаю, что…

— Не продолжайте. Сто тридцать марок и ни пфеннига больше.

— Но…

— Очень смешно, — впервые улыбнувшись, заметил герр Ленау. — Мы с вами как будто состязаемся в благородстве.

— Я вам очень признателен, герр Ленау.

— Зовите меня «геноссе». Я ведь тоже социал-демократ…