Татьяна Бобровникова - Сципион Африканский

Хейвуд предполагает иную реконструкцию дела Люция. Он обращает внимание на уже упомянутые нами события — сценические игры, устроенные Люцием в 186 году до н. э., и его дипломатическую миссию на Востоке — и заключает, что в 187 году до н. э. он не был еще лишен денег и чести. Далее Антиат сообщает, что дело Люция вели два претора — сперва Гальба, потом Теренций Куллеон. Оба действительно были преторами 187 года до н. э. Этот Теренций, рассуждает далее ученый, был другом и чуть ли не клиентом Публия. Значит, можно предположить, что сенат, чтобы спасти честь Сципионов, отнял дело у Гальбы и передал Куллеону, который и стал тянуть, пока не кончился год. Новое дело было возбуждено в 185–184 годах до н. э., причем Люция чуть не заковали в кандалы. Его спас Гракх, но Люций лишился всех денег, а между тем другой трибун привлек к суду самого Публия.

Однако реконструкцию эту я считаю совершенно неприемлемой, и вот почему. От позора Люция спас Тиберий, но он был трибуном 187 года до н. э., а значит, не мог вмешиваться в дело 185 года до н. э. Кроме того, у нас нет никаких данных, чтобы искусственно разделять дело Люция на два процесса. На мой взгляд, ошибается Хейвуд и в отношении преторов. Делом Люция занимались двое: Гальба — городской претор, который и обязан был его разбирать, и Куллеон — претор по иноземным делам, в чью компетенцию это, собственно, не входило. Почему дело отняли у Гальбы и передали Куллеону? Хейвуд полагает, что из-за расположения этого последнего к дому Корнелиев. Я думаю, что как раз наоборот. Ливий пишет, что одни считают этого Куллеона другом Сципиона, другие говорят, что он был «таким недругом Сципионов, что за свою нескрываемую враждебность был выбран их противниками вести следствие» ( Liv., XXXVIII, 55 ). Все подтверждает именно это мнение. Куллеон прославился как дерзкий трибун, который проводил законы, «стремясь унизить знать» ( Plut. Flam., 18 ). Далее, когда несколько лет назад сенат решил потребовать от карфагенян выдачи Ганнибала, против этого восстал Публий, но победили его враги и за Ганнибалом послали именно Куллеона как главу этих врагов ( Liv., XXXIII, 47 ). Все это заставляет видеть в Теренции Куллеоне скорее пособника Катона, чем друга Сципиона. Действительно, Ливий говорит, что Гальба тянул дело, но, когда его передали Куллеону, «у этого претора… Люций Сципион немедленно сделался подсудимым» ( Liv., XXXVIII , 55). Таким образом, Катону удалось отнять дело у Гальбы и, мимо обычаев, передать его Куллеону. Он добился еще одного нарушения законов. Денежные вопросы всегда ранее разбирал сенат, но Катон и его сторонники, по словам Ливия, перенесли дело в народное собрание. Из этого можно заключить, что Порций был очень раздосадован провалом Петилиев в сенате. Провал этот он приписал злокозненности нобилитета. Но, как мы говорили, дело прекратилось благодаря вмешательству Тиберия.

Следующие полтора-два года (186–185 годы до н. э.) были полны глухой закулисной борьбой. Катон всячески подготавливал общественное мнение. В конце 185 или в 184 году до н. э. Катон привлек к суду уже самого Публия с помощью трибуна Марка Невия. Привлек к суду народа, так как полагал, как мы видели, что народ на его стороне.

Довольно бесполезным представляется вопрос о том, в каком месяце был этот последний наиболее знаменательный суд. Это существенно, ибо трибуны вступали в должность в декабре, другие же магистраты — в марте. Поэтому исследователей интересует, действовал ли Невий еще до вступления в должность цензора Катона или нет. Но ответить на этот вопрос не представляется возможным. Суд, как мы помним, пришелся на день битвы при Заме. Но это нам не может помочь, ибо мы не знаем, когда была эта битва, и ее датировка колеблется от поздней весны до зимы.

Все это дело проливает новый свет на Катона. Мы верим всем его обвинениям, мы не сомневаемся, что Минуций и другие его жертвы были тяжкими преступниками и отвратительными развратниками. Мы искренне возмущаемся, узнав, что Минуцию, который, по словам Катона, изрубил, как свинину, ни в чем не повинных людей, сенат поручает ответственнейшие дела, требующие безукоризненной честности. Однако обо всех этих преступлениях мы знаем лишь со слов Катона. В одном единственном случае нам точно известна степень виновности подсудимого. Я имею в виду Люция. Катон произнес против него страстную речь, натравил трибунов, добился его осуждения, а когда Люций по случайности выскользнул из его рук, изгнал его из сената как взяточника и казнокрада. Зная это, мы должны призадуматься, так ли уж были виновны остальные, обвиненные Катоном. (В деле Минуция есть еще один пункт, внушающий некоторые подозрения. Речь Катона называется « О ложных битвах ». Нам неизвестно, какого поведения был этот Минуций, был ли он развратником или добродетельным человеком, был ли жесток или мягок, поэтому мы можем верить Катону. Но вот что подтверждают все античные авторы: это был воин и полководец, всю жизнь свою храбро бившийся с врагами, так что главное обвинение Катона заведомо ложно.)