Ю. Крылов - Анатолий Папанов. Снимайте шляпу, вытирайте ноги

М. Линецкая: «Артист идет к объяснению поступков своего героя путем сложным, окольным. И там, за околицей прямолинейных решений, мы видим не схему отрицательного злодея, железобетонно противостоящего добру, а человека, вызывающего не только презрение и осуждение, но и жалость, но и желание в собственной сделать некоторые коррективы. Столкнувшись с истинной любовью, бескорыстием и преданностью, отец начинает понимать, как мелко, тоскливо, подло прожил свою жизнь, собственной рукой оттолкнув подлинное счастье.

Папанов вошел в фильм мягко. Он как бы притушил все буйные актерские краски свои, сыграл роль под сурдинку. Он обнаружил глубинный пласт образа, и второстепенный весьма схематичный персонаж обрел черты жизненной достоверности».

Играя Кису Воробьянинова, я не хотел сделать его карикатурным. Мне хотелось показать человека очень изнеженного, за которого всегда все делали прислуги и няньки, — поэтому в новых обстоятельствах, попав во власть хваткого Остапа Бендера, он совершенно потерялся. Сцена, где Воробьянинов просит милостыню, унизительна для него, он подавлен, разбит…

М. Захаров: «Я утвердил Папанова на роль Воробьянинова без проб. Его текст состоял преимущественно из двух слов: „Да уж“, — но я знал, что для каждой сцены он отыщет свою интонацию».

Э. Рязанов: «Могут спросить меня, а сейчас почему не снимаете Папанова? Потому что не хочу предлагать ему то, что уже было у него. Неловко. Может быть, я ошибаюсь, но когда режиссер приглашает актера на „повторение пройденного“ — в этом есть элемент неуважения к актеру.

Вообще, на мой взгляд, Папанову надо сниматься у режиссеров, которые не боятся производить с актером самые неожиданные, самые невероятные, немыслимые метаморфозы. Как это сделал однажды Александр Борисович Столпер, пригласив Папанова на роль генерала Серпилина. Ну кто, скажите, до премьеры фильма „Живые и мертвые“ представлял себе Папанова в этой роли? На киностудии многие пожимали плечами. А Столпер этого не замечал. Взял да и открыл совершенно другого Папанова…

Он настоящий артист. Он трудится. И потому его хотят снимать режиссеры. Почти все. Даже те, которым не надо, нельзя хотеть его снимать».

В кино у меня произошла встреча с любимейшим моим писателем Чеховым — я долго мечтал об этом. Иосиф Хейфиц снял меня в фильме «В городе С.» по повести «Ионыч» в роли Дмитрия Ионовича Старцева. Эта работа мне дорога, мне радостно вспоминать съемки у Иосифа Ефимовича, который точно, даже педантично, в малейших деталях воссоздавал и эпоху, которую отлично знал, и подлинную чеховскую атмосферу. Каждый персонаж массовой сцены был предельно выразителен. А мне довелось показать в этом фильме четыре возраста своего героя. Каждый из возрастов был связан с одним из этапов его любви к Катерине Ивановне Туркиной. Вначале все кажется ему прекрасным, возвышенным — и девушка, вызвавшая в нем прилив нежности, и работа врача… Но постепенно все меняется. Катерина Ивановна отвергает его любовь, стена, стоящая между героем и обывателями, населяющими город С, рушится, и Дмитрий Ионович начинает превращаться в Ионыча… Перелом в его жизни случается на балу в дворянском собрании, когда Котик на его пылкое признание отвечает отказом. Доктор подавлен, стремится уйти, но вокруг него внезапно закружились танцующие вальс уездные прелестницы со своими кавалерами. Ему хотелось уйти, поскорее вырваться из этой хохочущей толпы, такой чужой ему. И когда это, наконец, удалось, доктор, кажется, вздохнул с облегчением и решил, что все к лучшему. Тогда-то и случилась его капитуляция перед жизнью…

И. Хейфиц: «После одной фотопробы Анатолия Дмитриевича на роль Старцева я сразу поверил, что индивидуальность именно этого актера наиболее верна с точки зрения социальной, национальной и исполнительской. Я считаю, что в кинематографе очень важна точность социальной и национальной характерности. И еще одно бесценное качество Папанова утвердило меня в моем решении: юмор. Это совершенно необходимо, когда речь идет о драматической и даже трагедийной роли. Тут я хотел полностью следовать Антону Павловичу Чехову, который говорил, что грустное, трагическое, смешное — неотделимы. Это великий закон от Чехова до Чаплина. Именно поэтому Папанов, как показала наша работа над фильмом, особенно убедителен в трагических местах роли, которые соседствуют со смешными. И еще одно, существенное для меня качество актера — кинематограф, максимально приближая актера к зрителю, требует особого внутреннего перевоплощения и не выносит насилия над естеством человеческой натуры. Однако это не снимает вопроса об актерском перевоплощении. Работая с Папановым над ролью Старцева, я наблюдал, как талантливо умеет он перевоплощаться. Я помню, что это Папанов, и в то же время я его не узнаю, и не потому, что у него разные бороды, усы или парик другой. Возникает другая связь со средой, другой душевный строй. Есть в нашем фильме сцена, действие которой развивается так: за столом сидит молодой Старцев, затем камера оператора движется вокруг стола, совершается как бы круг жизни, круг времени, и снова возвращается к человеку, который только что был молодым. И вот за столом сидит уже совсем другой Старцев — человек с другими глазами, с другой душой. Мы увидели физическое старение человека, причем все это произошло для актера за какой-то час, пока переставлялся свет…»