Николай Галкин - Откуда соколы взлетают

Но только усмехнулся.

— Придется растелешиться до сраму.

— Это можно. Что естественно, то не безобразно.

Знал ли пластовский священник байку о сапогах Петра Первого, сапожник из Кособродки знал, как это делается, и подался в Троицк, от которого до Киркрая [5] Тогдашнее простонародное название Казахстана. рукой подать; вернувшись оттуда с двумя шкурами, снятыми с верблюжьих лыток целиком, выделал, проолифил, покрасил, насадил на колодки, высушил, прибил подметки, навел блеск — и к попу.

— Меряй… отче наш.

Поп долго разглядывал обновку без единой прошвы, потом скользнул в чебот, скользнул в другой и замаслился:

— Искусно. Зело искусно. Молодец. После рождества Христова ступай в школу вести уроки труда. И нынче ж можешь перебираться в учительский дом. По моему повелению, скажешь церковному старосте.

Исходил на нет и обреченно щерился матовыми сосульками февраль. Брезжило утро за окном фонаря [6] Надстройка в середине здания. . На полу тихо играли обрезками кожи двое ребятишек. На раскладной сапожной скамеечке боролась с дремой мать.

Внизу хулиганисто ухнула парадная барачная дверь, знакомо протарахтели доверху лестничные ступеньки: Петр.

— Что? Отказали?

— Царя спихнули. Только день и пожил наш Мишка при нем.

— Это что за палая полоса такая нашла на прииск, — разминали старухи на солнцепеках одеревеневшие за зиму языки.

— Ой, не говори. Позавчера царь пал, вчера Федька Штоф сверзился, седни корова у сапожника.

— О-о, это начало токо…

— А ее какая язва взяла?

— Кого? Корову? То-то и оно, что язва якобы сибирская.

— У-у, эта холера и на людей может перейти.

— Да с чего ради, не болтай, если не знаешь.

— Знаю. У нас в Кочкаре, я еще девчушкой была, у одних там эдак же вот от сибирской язвы бычок-третьяк [7] Трехгодовалый. пал. Ну, увезли подале от села, зарыли. И уж замуж вышла, и ребятишек столько же, сколько у Галкиных, было уже трое, это уж лет, поди-ка, пятнадцать уж минуло…

— Галкиным надо кобылицей обзаводиться на кумыс, сама и старшой уж покашливают, свету белого не видели по чужим балаганам.

— А кто заставлял строгать их через каждые два года, как сапожные колодки через два номера, мал мала меньше.

— Ет не наше дело теперь, мы свое отстрогали, ты слушай про язву. Лет пятнадцать уж минуло, а может, и больше. И понесло мужика с бабой по грузди. А жара — во рту горит. Натакались на родничок, испили. Ей хоть бы что, к нему эта язва прильнула и в момент все нутро кончала, умер.

— Вот стерва какая живучая.

— Хто?

— Да язва эта.

— И сроду, поди, и не от нее…

— От ней, от ней. Ну-у, деревня да не дозналась бы от чего.

Приисковый лекарь Шерстобитов, брезгающий лестничных перил касаться, в галкинский «фонарь» поднимался долго.

— Говорят, попу ты потрафил. Так вот и мне потрафь. — И обособил с намеком: — Как попу.

— Понятно. Изо всего моего и задаром. Так то ж попу…

— А я — врач.

— Фершал. И хватает совести даже суровья на дратву не принести.

— Болеть, значит, не собираешься.

— Ну, тогда из той шкуры и сошью, которую ты с меня сдерешь за лечение.

— Заговорил, плебей, у большевиков научился. Фершал. Я тебе этого фершала еще припомню… На чистую воду выведу.

— Посмотрим, кого вперед выведут.

Гражданская началась. Шерстобитова белые не трогали — как меньшевика, красные вовсе — с самим Лениным в одной группе Казанского университета учился. А Галкина если донимали и те и другие, то больше из-за рослой кобылки, которую купил-таки сапожник.

— Не, не, она в холке токо высокая, на самом деле жеребенок еще. Не токо сбруи — недоуздка не знает еще. Не верите — загляните в зубы. Ей-ей двухлеток.

— Ладно, оставьте его, товарищ обувь нашим шьет.

— Шьет он. И нашим, и вашим успевает. Намекал мне тут интеллигент один.

— Ну, если ремесло у человека такое. Он, может, и рад быть на определенной стороне — ребятешки. Жена вон четвертым в тягостях ходит.

Шить сбрую хозяин решился, когда Колчака из-под Челябинска за Тобол угнали и заваруха немного поутихла. Достал с пропыленного чердака выделанную шкуру, снятую с палой коровы еще в позапрошлом году, но только то и успел, что ремней нарезал. Утром сколупнул ногтем зачесавшийся прыщик со щеки, а к вечеру распухло и покрылось нарывами сперва лицо, потом шея, плечи, грудь.