Георгий Чулков: Годы странствий

Чулков сократил также рассуждения о типе, характере повествования, о его философских основах. Первоначально IV глава начиналась словами: «Я ведь не обещал читателю (его я дождусь нескоро, однако — зачем душой кривить — надеюсь все-таки, когда-нибудь дождусь) — я ведь не обещал читателю, что у меня все будет благополучно в отношении композиции. Пусть в этом пункте у меня будет некоторый изъян, зато я выигрываю на реализме, т. е., разумеется, не на глупеньком псевдореализме, который нужен бездарностям, а на том „реализме в высшем смысле“, без коего все летит к черту на рога. Это моя жажда реализма ничуть не противоречит тому, что я безбожник. Имеющие уши да услышат. Я не верю в „сущее абсолютное“, зато я верю в „становящееся абсолютное“. По-моему, это все-таки реализм. Но, признаюсь, такой реализм поймать за хвост очень трудно. Однако я стараюсь в меру сил. Мои записки о „доме тринадцать“ — и есть опыт в этом роде. Не знаю только, удачный ли. Что же делать, если действительность предстала мне в таком „раздранном“ виде… Не знаю, виновата ли в этом эпоха или мой субъективизм, или сама природа нашего, с позволения сказать, бытия. В этом вся суть: по-видимому, существует не бытие, а только „с позволения сказать бытие“. Я держусь такого скептического мнения, хотя я вовсе не кантианец. При таком взгляде на вещи „Дом тринадцать“ становится как бы весьма удобным зеркалом для созерцания так называемой жизни. Только надо быть философом и отнюдь не увлекаться Таточкой. Тогда все становятся назидательными — и Курденко с его льготами, и Пантелеймонов с его восторгом перед прелестью магнолии, и Марфа Петровна с ее патериками, тропарями и кондаками (она сейчас — глупая — плачет, потому что ее приходской храм завтра начнут ломать) и даже Таточка с этим Кудефудровым, если у них в самом деле что-то есть».

Был сокращен также замедляющий действие отрывок о проекте «Веселого комбината», т. е. о соединении под одной крышей мюзик-холла и похоронного бюро, рассказываемый герою Погостовым.

Чулковым также исключены слова Курденко из его диалога с героем перед самоубийством Кудефудрова: «У нас и стихи веселые. У нас, вот, и Маяковский есть…», — которые слишком явно соотносили образ Кудефудрова с личностью Маяковского.

Первые упоминания о замысле произведения имеются в «Записной книжке» писателя (РГАЛИ. Ф. 549. Оп. 1. Ед. хр. 107) и относятся, по-видимому, к началу или середине 1920-х годов. Сохранилась запись (Л. 62): «Макковеев Яков Адамович тайно пишет мемуары и умирает от страха, как бы начальство не узнало. Душенька (Соломонова) жаждет жениха; Капустина Марфа Петровна („По мне хоть пес, лишь бы яйца нес“); Брагина Наталья Михайловна, танцовщица; Бреве Евдокия Павловна (сны об умершем муже, изменившем ей); Упрямов, мастер-гробовщик, философ; Барбаросов Зиновий Петрович, поэт, желает быть оптимистом; Нахрапов Никита Петрович, лишенец, мечтает о реставрации; Нахрапова Серафима Николаевна, тоже не утратила надежд, ведьма; Курденко — журналист — у него есть аргументы в пользу коммунизма; Ершова Феничка, комсомолка; Петров Степан Иванович, рабочий; Попиков Сергей Тимофеевич, рабочий; Бряхин Игорь Петрович, инженер».

Возможно, что вначале повесть задумывалась как сатирическое произведение (на это указывают некоторые фамилии). Обывательский быт 1920-х гг. — тема весьма популярная в то время. Причем острие сатиры было направлено скорее на «бывших», мечтающих о реставрации прошлого, о женихе и т. п. И сакраментальная фраза Марфы Петровны о псе и яйцах поначалу относилась к области матримониальной, а не политической и подразумевала, что стоит удовлетвориться и самым захудалым женихом.

«Где же несть болезни, печали и воздыханий» — слова кондака (глас 8-й), читаются в субботу, всем святым и за умерших («Последование по исходе души от тела»). Зд.: в значении «того света», «загробного мира».

Патерик — сборники жизнеописаний отцов церкви, монахов, обычно признанных церковью святыми (иначе — Жития святых).

Сотерианская проблема (греч. Εωτεριογ — средство спасения, избавления) — доктрина личного спасения человека в различных религиях (христианство, иудаизм, буд дизм).

Прототип (эталон) метра представляет собой платиновоиридиевую линейку со специальной формой сечения, хранящейся в Севре (Франция).

Имеется в виду философ B. C. Соловьев (1853–1900), в стихотворении «Панмонголизм» (1894) писавший о «желтой опасности». Далее Чулков приводит слова из следующего четверостишия: «О Русь! Забудь былую славу: // Орел двуглавый сокрушен, // И желтым детям на забаву // Даны клочки твоих знамен».