Валентин Осипов: Шолохов

Семье траты. Сыну куплены шинелька при голубых петлицах, гимнастерка, китель с тремя поблескивающими пуговками, брюки при поясе с отчеканенными на бляхе, как и на кокарде, буквами — БМГ, что внушало неописуемую гордость: Богучарская мужская гимназия. Впрочем, не все проявляли почтение. Местные остряки поддразнивали гимназистов — новопринятого тоже — мукомолами, и всего-то из-за светло-серого сукна на шинели.

Отец был скуповат на письма, а сын скучал по дому. Однажды поразился — от мамы письмо: ведь знал, что она не владеет грамотой. Даже муж растрогался — догадался, что это тоска по любимому отпрыску заставила супружницу сесть заучивать буковки и приучаться к перу.

Четыре года однообразной жизни… Михаил любил после уроков бегать на речной берег. Завораживает Дон… Он заставляет вспоминать рассказы учителя об истории казачества.

Как-то и выплеснулось у мальчишки в тетрадку некое сочиненьице про жизнь Петра Великого.

Батюшка прочитал и поразился. Свои чада так не писали. Воскликнул в поощрение постояльцу и своим в назидание: «Удивительный мальчик!»

Четыре года при хорошем пригляде… Мише дали прочитать рассказы про оборону Севастополя в Крымскую войну, кои сочинил человек с поразившими воображение именем и фамилией — Лев Толстой. Был изображен он на литографии с суровыми бровями и мудрой бородой. И Миша тут же взялся за перо, чтобы сочинить свои рассказы. Учительница Ольга Павловна Страхова прочитала и — при всех — доброе слово сказала юному сочинителю.

Пока Миша учится, в семье перемены — перебираются в хутор Плешаков. Отец приглашен управляющим паровой мельницы купца Симонова. Поманили возможности: вдруг прежних накоплений и новых заработков достанет, чтобы выкупить и мельницу, и просорушку, и кузню. К зиме так и случилось. Даже дом начали строить.

Михаилу шел тринадцатый год. Война с германцем… Она уже и мальчишками воспринималась не только по растиражированному всеми газетами геройству — на лихом коне с шашкой наголо и пикой наперевес — казака-земляка Кузьмы Крючкова, первого в ту войну полного георгиевского кавалера. Столько воинов повозвращалось, от кого немного слышали про геройство, но много про изнанку войны. Возможно, крупицы этих рассказов собрались в «Тихом Доне» для такого — не для слабых — свидетельства о войне: «Он полз, вобрав голову в плечи, кричал, будто не разжимая трупно почерневших губ: „А-и-и-и-и! А-и-и-и! А-и-и-и!“ За ним на тоненьком лоскутке кожи, на опаленной штанине поперек волочилась оторванная у бедра нога, второй не было… Он оборвал крик и лег боком, плотно прижимая лицо к неласковой, сырой, загаженной конским пометом и осколками кирпича земле. К нему никто не подходил…» (Кн. 1, ч. 3, гл. XX).

Едва ли нужно пересказывать после «Донских рассказов» и «Тихого Дона», как приняло казачество Октябрьскую революцию.

…Шолохов еще отрок, но как не уразуметь ему, что пришло время раскола в умах, раздрая в чувствах и противоборства с оружием в руках. И эти — в погонах — прельщают, и этим — с красными звездами — хочется довериться! Каледин, Корнилов, Деникин… С другой стороны, геройский земляк, хоть и иногородний, полный георгиевский кавалер в Первую мировую, теперь командарм Первой конной Буденный, Ворошилов и Щаденко, а еще упрямый правдолюб Филипп Миронов, которому выпадет участь быть убитым в красной тюрьме, — не успел получить от Ленина депеши с оправданием… Сталин, ни разу не помянутый в «Тихом Доне»; странно это — ведь был прямо причастен к братоубийственной войне на Дону. Он входил в Военный совет Северо-Кавказского военного округа, затем здесь же стал членом Реввоенсовета Южного фронта и был награжден при обороне Царицына — за личное мужество — орденом Красного Знамени по документу с подписью самого Ленина. Прославленный Кузьма Крючков погибнет за дело белых, а его родственник, доброволец Вёшенского революционного полка, Кривошлыков — за красных, его же сосед по школьной парте Дудаков пойдет в белые. Генерал Алферов возглавит Донскую советскую республику, а приписанный к вёшенским казакам генерал Петр Краснов будет избран атаманом Всевеликого Войска Донского…

И красные казаки, и белые могли бы седлать боевых коней для походов друг против друга под одну старинную казачью песню:

Но в строю, под присмотром начальников, противники подбадривали себя иными песнями. Одни: «Выступим, ребята, в поле, полно вам в квартирах жить…»; другие: «Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем!»