Алексей Савчук - Прямой дождь

— Садитесь с нами, пан староста, — предлагает Степан, — выпьем по чарке…

Староста колеблется: то ли хочет, чтобы попросили еще, то ли чувство долга в нем борется с искушением.

— Да ведь я на службе, — медленно и нерешительно говорит он, а глаза жадно впиваются в бутылку.

— Сегодня ж праздник… не грех и выпить, — настаивает Степан. Кладет гитару, встает и почти насильно усаживает старосту, потом уважительно поправляет на его груди сверкающую бляху.

— Будь по-вашему. — Почесав затылок, староста тянется к чарке, но Григорий перехватывает ее:

— Э, нет, пан староста, мы уже и выпили и закусили, а вы, верно, еще и не завтракали?

— Маковой росинки во рту не было.

Григорий наливает старосте полную кружку, тот довольно разглаживает усы:

— Э, хлопче, я и сам бы сидел дома в воскресенье, да начальство кумекает по-иному… Гляньте, говорит, пан староста, не завелось ли там в лесу какой-нибудь кри… кра… Вот, черт, забыл…

Девчата закрылись платочками, беззвучно смеются. Только выпил староста, Григорий снова наполнил кружку.

— Да я ж при исполнении… — пытался протестовать тот.

— Закусывайте получше, пан староста. Возьмите вот этот кусок сала да хрустящий свеженький огурчик, а от вялого живот заболит.

— Водка — такое зелье, что и железо переварит, не то что вялый огурец, — усмехнулся староста.

Гостю поднесли огурец, сало, очищенное от скорлупы крутое яйцо, и снова налили. Теперь он уже клял свою жену, которая «не понимает такой службы… только ругается: опять, мол, выпил… чтоб тебе горячей смолой упиться…». А разве ж он виноват? Свадьбу играют — чарка, помер кто — чарка, родился — чарка. Никуда не денешься. Служба.

Под пьяное бормотание хлопцы все подливали ему водки, пока «блюститель порядка» не повалился головой прямо на скатерть.

Парни ухватили его за руки и за ноги, оттащили в сторону, положили брюхом кверху, чтобы бляха горела на солнце, нарвали травы и подсунули под голову: начальство надо уважать.

— Теперь до ночи не очухается, — засмеялась пригожая девушка, сидевшая напротив Григория.

Снова зазвенели песни, веселые голоса, смех девчат. Степан глазами показал Григорию на группку парней, приглашая его пойти туда.

Но только приятели поднялись, как кто-то крикнул:

— Городовой!

Подошел полицейский, глянул на лежащего старосту, на выпивающих парней, довольно усмехнулся: «Пускай пьют-гуляют, лишь бы крамолы не разводили. Все сейчас пьют — одни с горя, другие на радостях. От этого никто не страдает. Вот книжечки, прокламации — беда! Хотя, по правде говоря, чего в них плохого? Пускай бы читали, ведь они не людей режут?.. Не понять, ей-богу: вот убьют человека, и если он не из господ, то будто так и надо: никому до того и дела нет. А если найдут какую-нибудь паршивую листовку, сколько переполоху! И урядник, и исправник, и пристав, и сам господин полицмейстер, и жандармский полковник — все на ногах… Столько шуму, будто вражеское войско окружило город… Основы, говорят, рушат. А что теми бумажками разрушишь?.. Ой, что-то ты, Никодим, слишком стал рассуждать, — вдруг одернул себя городовой и утешился привычной мыслью: — Начальство лучше знает, что надо и чего не надо».

Вскоре среди шумной толпы хлопцев и девчат замелькал человек с блестящей лысиной и такими маленькими глазками, что их почти не было видно. Глянул туда-сюда, заметил Непийводу, по-стариковски затрусил к нему и еще издали тоненьким голоском протянул:

— О, Степан Иванович, какая радость! — и сунул ему руку в золотистых волосках. — Кто с тобой?

— Все со мной.

— А чернявый?

— Наш… заводской.

— Новенький?

— Да нет, уже больше года работает.

— Я его не знал. — Он внимательно посмотрел на Григория, стараясь запомнить новое лицо.

— Разве ж можно знать всех… Ведь на заводе тысяч шесть будет?

— Да будет.

Крутит своей головенкой с круглой лысинкой, вслушивается, высматривает, примеряется, выпытывает, боится что-нибудь прозевать.

Когда возвращались, Степан сердито говорил:

— Вот негодяи, рабочим уже и отдохнуть нельзя. Везде им мерещатся крамола и запрещенные разговоры. То старосту подошлют, то городового, а потом и эту гадину.

— А кто он?

— Прихвостень мастера Матейчика, его глаза и уши. Видел, как он все разнюхивал да выспрашивал? Только это зря! — Степан посмотрел на Григория: — Скоро нам с тобой предстоит одно дело… Никому ни гугу!

— Ясно.

Он стал терпеливо ждать, когда Степан позовет его на «одно дело». А пока решил действовать самостоятельно…