Давид Ортенберг - Июнь-декабрь сорок первого

* * *

А теперь вернусь к тому, на чем прервался.

...Глубокая ночь на 7 декабря 1941 года. Все хлопоты с очередным номером газеты закончены. Вот-вот должны принести из типографии сигнальный экземпляр. Я дожидаюсь его по обязанности. А Симонов, конечно, потому, что в этом номере идет его поэма.

Он сидит напротив меня в удобном кресле, попыхивает своей трубкой, начиненной каким-то третьесортным табаком, и все рассказывает и рассказывает мне о Севере, о Северном фронте, Северном флоте. Я смотрю на него и думаю: "До чего ж он отощал и измотался в этой двухмесячной командировке!" Спрашиваю:

- Тебя что, не кормили там?

- Головами сушеной трески кормили, - отвечает шутливо Симонов.

За этой шуткой - далеко не шуточная история. Получив наш вызов в Москву, Симонов и работавший с ним в паре фотокорреспондент Бернштейн добрались поездом до Кандалакши, а там пересели на лесовоз, следовавший в Архангельск. По пути этот лесовоз затерло льдами. На нем кроме команды и наших спецкоров было две с половиной тысячи жителей Архангельска, возвращавшихся домой с оборонных работ на Северном фронте. Восемь суток провели они во льдах. Запасы еды кончились. Съели все, включая несколько бочек голов сушеной трески, предназначавшихся для изготовления клея. Начался голод. Появились больные. Лишь на девятые сутки подоспел на выручку ледокол...

После этих злоключений и предшествовавшей им напряженной работы в суровых северных условиях надо было дать Симонову хоть чуточку отдохнуть. Я объяснил ему, что в ближайшие два-три дня нам не придется широко освещать Московскую битву. Вот эти два-три дня и предоставляются ему для отдыха, а заодно и для того, чтобы отписаться, если что-то осталось в запасе. Забронировали для него номер в гостинице "Москва" и отправили туда. Однако он только переночевал в гостинице, а затем собрал свои пожитки и перебрался в редакцию. Комната для него, конечно, нашлась; пустых комнат было тогда больше, чем занятых...

* * *

Итак, в газете от 7 декабря опубликована поэма Симонова "Сын артиллериста". Заняла она чуть ли не половину полосы. Нечасто мы бывали так щедры для поэтов. Помнится, только еще одна поэма заняла в "Красной звезде" два подвала - это "Мария" Валентина Катаева.

Сам Симонов отнюдь не переоценивал художественных достоинств той своей поэмы. Даже удивлялся, почему она после войны стала одним из наиболее популярных его произведений, особенно среди школьников. "Сына артиллериста" включили в школьные учебники, и к Симонову хлынул поток писем. В большинстве из них задавался вопрос: жив ли Ленька - главный герой баллады? Спустя много лет Симонов разыскал Леньку, узнал, что он по-прежнему служит в артиллерии, уже в звании подполковника.

Отмечу, между прочим, что в последующих изданиях поэмы автор исключил строки:

При свече в землянке

В ту ночь мы подняли тост

За тех, кто в бою не дрогнул,

Кто мужественен и прост.

За то, чтоб у этой истории

Был счастливый конец,

За то, чтобы выжил Ленька,

Чтоб им гордился отец,

За бойцов, защищавших

Границы страны своей,

За отцов, воспитавших

Достойных их сыновей!

Так и было в тот вечер, в землянке на полуострове Среднем, где командир артиллерийского полка рассказал Симонову эту историю; там тогда они и подняли чарку за "счастливый конец".

Что ж, право автора переделывать и сокращать свои стихи. Но в тот день, когда поэма сдавалась в набор, ни у меня, ни у самого Симонова не было сомнений, что они и к месту, и ко времени.

* * *

Очерк Федора Панферова назывался "Убийство Екатерины Пшенцовой". Об этой героической женщине из деревни Вилки писателю рассказали партизаны.

- Екатерина у нас богатырь во всех смыслах: на работе в поле первая, да уж если и на собрании сказать надо, скажет так, что и деваться некуда. Огонь-баба...

Когда трое ее сыновей ушли на фронт и туда же отправился и председатель колхоза, все единогласно утвердили Екатерину председателем.

Но вот в одно ненастное утро в деревню пришли гитлеровские солдаты. Сорок человек и с ними один штатский - господин Ганс Кляус, под власть которого был отдан колхоз. Этот господин потребовал, чтобы колхозники убрали и обмолотили хлеб. Екатерина подумала: "Чего ради какому-то мерзавцу достанутся все наши труды?" Пошла по избам, всем сказала: "На работу не выходить". Какими только способами не пытались оккупанты заставить Екатерину подписать бумажку, обязывавшую односельчан немедленно выйти на работу! Господин Ганс Кляус пригрозил, что, если колхозники не выйдут на работу, он отдаст двух дочек ее "на потеху солдатам". И это не помогло. Тогда раздели самоё Екатерину...