Давид Ортенберг - Июнь-декабрь сорок первого

На Халхин-Голе я узнал их одаренность, безотказность, их мужество и хладнокровие под огнем.

Готовили мы специальный номер "Героической красноармейской" ко дню генерального наступления советско-монгольских войск. Лапину и Хацревину было поручено написать очерк о русском штыке. Они отправились на передовую и в батальон пришли под самый вечер. Командир сказал им: "Да, есть у нас мастера штыкового боя, сейчас я их вызову". Но Лапин ответил: "Зачем же, зачем, мы сами туда пойдем". И поползли. Добрались до взводной ячейки и там провели ветреную, тревожную, предбоевую ночь...

Был и такой случай - уже во время нашего наступления. Вместе с Павлом Трояновским Лапин и Хацревин отправились за реку Халхин-Гол, чтобы написать о героях штурма сопки Песчаная. Они совершили тот же путь, что и прежде, и явились в батальон. Комбат говорит им, что героев много, скоро должен вернуться инструктор политотдела, он все знает и подробно расскажет. И снова они заявили: "Почему же? Мы сами пойдем".

Трояновского я еще ранее предупредил: "Смотрите за ними внимательно, не пускайте куда не надо". Он их и не пускал. Но они не послушали его. Трояновский пригрозил, что пожалуется редактору: "Редактор приказал не пускать вас туда..."

Улыбнувшись, писатели сказали, что такого приказа не могло быть. И ушли. Вместе с Трояновским. Вернулись. Написали хорошо.

Весь их душевный строй, весь склад их характера и их внутреннее содержание говорили о том, что нельзя, например, вызывать солдата для беседы с журналистом, чтобы спасти жизнь журналиста.

Как-то между делом я заговорил об этом с Лапиным и Хацревиным. Они ответили мне - не дословно, но смысл такой: надо делать газету чистыми и честными руками. Чтобы звать человека на подвиг, надо делить с ним опасности и трудности фронтовой жизни. И они, когда требовало дело, шли навстречу опасностям и невзгодам войны. Что ж, точка зрения у нас была одинаковая!

В начале Отечественной войны Лапин и Хацревин сразу же выехали на юго-западное направление, и в газете стали появляться день за днем их "Письма с фронта". Достаточно было прочитать даже первые их очерки, чтобы увидеть, что писатели и на большой войне, как и на Халхин-Голе, остались верными своим журналистским принципам: в походе и в бою - с бойцами, рядом с ними.

Ответственный секретарь редакции Александр Карпов однажды сказал мне, что наш кадровик, человек деловитый, но прямолинейный, сокрушается по поводу того, что Лапин и Хацревин пишут вместе один очерк, а занимают две штатные единицы.

- Что же ты ему ответил? - спросил я Карпова.

- А я ему сказал, что здесь нужна не арифметика, а алгебра. Для Лапина и Хацревина не жалко и четырех штатных единиц.

Да, лучшего ответа, пожалуй, и не придумаешь!

* * *

Действительно, я вспоминаю, что каждый их очерк вызывал в редакции истинную радость. Фронтовая спешка не мешала им оставаться настоящими художниками. Известно, что в то горячее время писать приходилось быстро, "на ходу" и на очерках могли быть следы и штампа, и схематизма, и декларативности. Но очерки Лапина и Хацревина всегда отличались глубиной размышлений, точными характеристиками, сочным языком, искрились солдатской мудростью. Вот и в их первом очерке, опубликованном в сегодняшней газете, есть такая сценка:

"Летчики шагают по полю, говорят громкими голосами, словно рядом еще гремят моторы.

- Я следил за тобой, ты точно работал. Как только командир сбросил бомбы, я тоже.

- С какой высоты?

- Низко, знаешь, кажется, что видел глаза гитлеровцев.

- Ну, и какого они цвета?

- Сволочного".

Или такие строки из других "Писем":

"Зарылись по уши в землю гады, - сказал он хриплым от напряжения голосом, - но мы их откопаем..."

Еще одна сценка:

"Раненый красноармеец, с трудом припадая на простреленную правую ногу, появляется из мокрой глины и мрака. Его подхватывают санитары. Тут же, прикрывшись плащ-палаткой, они накладывают повязку. Его лица не видно. Лежа на подстилке, он старается без умолку говорить, преодолевая боль.

- Ничего, ничего, починю ногу и вернусь. Будем бить зверя. Все в порядке, ребята..."

Да, не раз Борис Лапин и Захар Хацревин за свою короткую фронтовую жизнь одарят нас своими выразительными и эмоциональными очерками, которые я назвал бы "путевыми очерками", и не только по содержанию, но и потому, что писатели действительно все время были в пути - из дивизии в дивизию, из полка в полк, из роты в роту, где, так сказать, в огне и пороховом дыму добывали материал о бое и о людях в бою.