Ирина Рудычева - Федор Достоевский

Начиная с 1845 года Федор Достоевский часто общался с В. Белинским и в скором времени начал посещать его литературно-философский кружок. Там он познакомился с И. С. Тургеневым, В. Ф. Одоевским, И. И. Панаевым. Совсем еще молодой писатель попал в избранный литературный круг, собравший действительно лучших людей того времени. Но, увы, пребывание его там было недолгим…

Войдя в кружок Белинского, Достоевский, по его позднейшему признанию, «страстно принял все учение» критика, включая его социалистические идеи. В конце 1845 года на вечере у Белинского молодой писатель читал главы повести «Двойник» (1846), над которой в тот момент работал. «Бедные люди» были восторженно отрецензированы Белинским и другими критиками. Они справедливо заметили генетическую связь «Бедных людей» с гоголевской «Шинелью», имея в виду и образ главного героя полунищего чиновника Макара Девушкина, восходивший к героям Гоголя, и широкое воздействие гоголевской поэтики на Достоевского. Сам писатель подчеркивал, что в романе сказалось и влияние пушкинского «Станционного смотрителя». Тема «маленького человека» и его трагедии нашла у Достоевского новые повороты, позволяющие уже в первом романе обнаружить важнейшие черты его творческой манеры: сосредоточенность на внутреннем мире героя, способность передавать неуловимые нюансы состояния действующих лиц, принцип исповедального самораскрытия характеров (не случайно для своего произведения писатель избрал форму «романа в письмах»). Разошедшийся сначала небольшим тиражом роман «Бедные люди» читающая петербургская публика приняла с восторгом.

«Ошеломленный неожиданным, блистательным первым своим шагом на литературном поприще и засыпанный похвалами компетентных людей в литературе», впечатлительный Достоевский сложно перенес свой триумф. Он очень гордился успехом первого романа и не считал нужным скрывать этого в обществе. А. Панаева в своих литературных воспоминаниях об этом периоде жизни Федора Михайловича писала: «…он не мог скрыть своей гордости перед другими молодыми литераторами, которые скромно вступали на это поприще со своими произведениями. С появлением молодых литераторов в кружке беда была попасть им на зубок, а Достоевский, как нарочно, давал к этому повод, показывая своей раздражительностью и высокомерным тоном, что он несравненно выше их по своему таланту. И пошли перемывать ему косточки, раздражать его самолюбие уколами в разговорах; особенно на это был мастер Тургенев – он нарочно втягивал в спор Достоевского и доводил его до высшей степени раздражения. Тот лез на стену и защищал с азартом иногда нелепые взгляды на вещи, которые сболтнул в горячности, а Тургенев их подхватывал и потешался…Достоевский заподозрил всех в зависти к его таланту и почти в каждом слове, сказанном без всякого умысла, находил, что желают умалить его произведение, нанести ему обиду; он приходил уже к нам с накипевшей злобой, придирался к словам, чтобы излить на завистников всю желчь, душившую его. Вместо того чтобы снисходительно смотреть на больного нервного человека, его еще сильнее раздражали насмешками. Достоевский претендовал и на Белинского за то, что он играет в преферанс, а не говорит с ним о его “Бедных людях”».

Молодой тщеславный писатель не только постоянно и где только можно говорил об успехе своего первого произведения, но даже и преувеличивал его. «Никогда, я думаю, слава моя не дойдет до такой апогеи, как теперь, – писал он брату Михаилу 1 февраля 1846 года. – Представь себе, что наши все и даже Белинский нашли, что я даже далеко ушел от Гоголя… Во мне находят новую оригинальную струю, состоящую в том, что я действую Анализом, а не Синтезом, т. е. иду в глубину и, разбирая по атомам, отыскиваю целое, Гоголь же берет прямо целое и оттого не так глубок, как я… У меня будущность преблистательная…» В том же году в еще одном письме брату Достоевский снова писал: «Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное. Я познакомился с бездною народа, самого порядочного. Князь Одоевский просит меня осчастливить своим посещением, а граф Соллогуб рвет на себе от отчаяния волосы. Панаев объявил ему, что есть талант, который их всех в грязь втопчет. Соллогуб обежал всех и, зашедши к Краевскому, вдруг спросил его: «Кто этот Достоевский? Где мне достать Достоевского?» Краевский, который никому в ус не дует и режет всех напропалую, отвечает ему, что «Достоевский не захочет вам сделать чести и осчастливить своим посещением…» Все меня принимают как чудо. Я не могу даже раскрыть рта, чтобы во всех углах не повторяли: Достоевский то-то хочет сделать. Белинский любит меня как нельзя более. Тургенев влюблен в меня…»