Владимир Афанасьев - Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

И еще мне запомнились слова писателя о том, почему многие годы положение в деревне не улучшается. Я деревенский человек, дед мой был раскулачен задолго до моего появления на свет. Может быть, потому, так поразили меня спокойные искренние слова Владимира Солоухина:

– Почему так плохо живет деревня? Да потому, что лучших людей деревни, кулаков, уничтожили. Кто такой кулак? Это по-нынешнему ударник труда (В те годы было развито движение ударников коммунистического труда). А кто такой ударник? Ударник это главный механизм в любом орудии. Уберите ударник из ружья, и ружье превратиться в обычную палку. Так и с кулаком. Уничтожили кулака в деревне, и жизнь угасла.

Потом я встретился с Владимиром Солоухиным в первые годы перестройки. В то время я неожиданно для самого себя стал членом парткома Московской писательской организации. Прежний состав парткома объявил партийный выговор писателю, об этом идет речь в этой книге в нескольких воспоминаниях, а новый состав парткома решил этот выговор снять с писателя. Партийный выговор был дан Владимиру Солоухину за его рассказы о Ленине, которые позже были напечатаны в журнале «Наш современник». Эти рассказы Владимир Солоухин давал читать в рукописи своим проверенным друзьям. И кто-то из друзей переслал их руководству Московской писательской организации, приложив письмо с вопросом, как Владимир Солоухин с такими взглядами на вождя мировой революции может быть членом Союза писателей СССР? Солоухин получил партийный выговор с занесением в учетную карточку. Не все члены нового состава парткома были за то, чтобы снять выговор с писателя. И кто же, вы думаете, яростно отстаивал оскорбленную честь Ленина, осуждал Солоухина за его рассказы? Тимур Гайдар и его команда. Те как раз члены парткома, которые буквально через год объявят себя истинными демократами и бросятся сжигать свои партбилеты. Но на заседании парткома они яростно осуждали Владимира Солоухина, кричали с пеной у рта, как он посмел неучтиво высказаться о вожде партии. Меня восхитило поведение Солоухина во время заседания парткома. Он слушал все выступления со спокойной доброй усмешкой, с добродушной улыбкой уверенного в себе человека, с улыбкой взрослого человека, наблюдающего за невинными шалостями детей. Выговор мы с него сняли. Тимуровцы проиграли.

А познакомил меня с Владимиром Солоухиным художник Илья Глазунов. В тот вечер мы оказались в гостях у художника. Глазунов был занят какими-то важными делами, и отправил нас с писателем в отдельную комнату на то время, пока он освободиться. И чтоб нам было веселей, вручил бутылку водки. Мы разговорились, и Солоухин шутливо и добродушно сказал, что его хороший приятель поэт Николай Доризо как-то признался ему, что от Советской власти на склоне лет он ждет только одного: многотомного собрания сочинений. Теперь Советский власти нет, но он, Владимир Солоухин, все же мечтает увидеть при жизни избранное своих сочинений в восьми томах.

– А в десять томов войдут все ваши художественные произведения? – спросил я.

– Если по тридцать листов каждый том, то войдут.

По дороге в Переделкино, куда я вез его на своей машине, Солоухин добродушно шутил, говорил:

– Как быстро время изменилось! Раньше как было: приближается, скажем, мое семидесятилетие. Я пишу директору издательства «Художественная литература», так, мол, и так, прошу издать восемь томов моих сочинений. Там собирается редакция, смотрят, какие у меня награды, заслуги, лауреат я чего и выносят решение: не достоин Солоухин восьми томов, хватит ему и семи. И решение свое выносят в Госкомиздат. Там месяца через три собирается коллегия, снова рассматривают со всех сторон Солоухина, и решают: бумаги мало, хватит с него и шести томов. Пусть этому радуется. И отправляют утверждать в ЦК КПСС. Хорошо, если там подмахнут не глядя. А то, не дай Бог, и они начнут искать партийные грехи Солоухина, да еще том-другой снимут. А сейчас как: сидим мы с Алешкиным за бутылкой. Я намекаю: неплохо бы издать восемь томов моих сочинений. А Алешкин спрашивает: почему восемь, а не десять? Десять, так десять! И дело решено.

Да, дело было решено. Владимир Солоухин сам составил десять томов своих сочинений. Представил большое количество своих фотографий для первых трех томов. Но, к сожалению, увидел он только первых три тома. Время изменилось не только в скорости принятия решений. Читатели Владимира Солоухина были разорены, вынуждены были просто физически выживать. Не до книг. Печатать книги можно было только на собственные средства. А их не было. И мы были вынуждены прекратить выпускать подготовленные к печати очередные тома.