Роберт Твиггер - Злые белые пижамы

Никто из сеншусеев больше не носил штанов. Мы ходили в шортах или укороченных брюках. Штаны приносили слишком много боли израненным в кровь коленям. Сидя в поезде, я наблюдал зачарованные взгляды, направленные на безобразные открытые раны на обоих моих коленях. Ничего, думал я, пусть погадают о причинах.

У Мастарда умерла мать и он вернулся из Канады. Было приятно его снова видеть, но удовольствие продлилось не более дня. Глянув на мои колени, он сказал: «Хуже коленей я не видел со времен Тима Джойса». Тим Джойс был известен именно своими коленями, которые стали олицетворением страданий, отведенных на душу сеншусея. Из-за проблем с визой Джойс пропустил первую часть курса предыдущего года. Прибыл он уже в трудный период тренировок, что не дало ему шанса на акклиматизацию, и его колени сильно страдали 9 месяцев, не успевая заживать.

После субботней тренировки я пригласил Бэна в Фуджи-Хайтс. Я направил вентилятор на свои гноящиеся колени, чтобы подсушить их к вечеру. Даже когда они подсыхали, я старался не сильно их сгибать, иначе они трескались и вокруг моих лодыжек собирались подтеки желтого гноя. Бэн самостоятельно приложился к виски «Дикая Индейка», хранящемуся в аквариуме Канчо, хотя до этого он всегда мне говорил, что не любит крепкие напитки. Я и сам сделал несколько вливаний и почувствовал себя значительно лучше. Через несколько минут моя голова склонилась вперед, и мы оба заснули за столом. Когда я проснулся, было темно. Я посмотрел наружу через открытое кухонное окно на заполненный велосипедами двор снаружи Фуджи Хайтс. Я мог слышать насекомых, цикад, стрекочущих в соседнем кедре, не так громко, как осенью, но весьма громче чем за границей, не так, как в Англии. Все еще было до абсурда тепло, сердечной теплотой японской летней ночи, которая все-таки ощущается приветливой. В такие ночи нет никакого легкого ветерка. Это как темнота в закрытом помещении, будто все ночное небо — невидимый стеклянный купол и вы идете словно в саду оранжереи. И эта иллюзия поддерживается звездами, которые такими ночами кажутся гораздо ближе, чем они есть на самом деле, словно огни в своде стеклянного купола. Вы можете протянуть руку и коснуться их. В Японии очень мало ароматов, но сам ночной воздух осязаем, вы чувствуете, как он облекает ваше тело. Единственный аромат — аромат сырости, озоновых испарений, в котором все приятно растворяется.

Удивительно, что еще не было восьми. Я почувствовал, что мои силы восстановились и я был полон спокойной энергии. Я разбудил Бэна и настоял на поездке в город в поисках приключений или чего-нибудь другого, достаточно отвлекающего от надвигающегося вторника, дня возобновления методичных пыток. Почему бы все просто не бросить? Очевидно было, что мне это не приносит абсолютно никакой пользы. По такому пути мои мысли следовали постоянно и когда они достигали этого вопроса, я напоминал себе вновь, что занимаюсь тем, чем мне хочется, тем, что я сам выбрал. Это само по себе делало меня счастливее девяти десятых населения. И те небольшие испытания и неудобства, с которыми я сталкивался, в конце концов должны были закончиться. Всегда имей дело с тем, чем является боль, а не тем, что она oзначaeт.

После еще одного глотка виски мы отправились на станцию. Курс был забыт, имела значение только эта ночь.

От поезда пахло сезоном дождей, влажным, кондиционированным, прохладным воздухом, немного аммиачным от пропитанной потом вагонной обивки. Бэну и мне на двоих досталась целая лавка. Никто не хотел сидеть рядом с нами, если только поезд не был ненормально переполнен. Это я легко принял в Японии — японцы были иррационально нервными и не хотели сидеть рядом со мной в поезде. Иногда я замечал, как люди вставали из-за меня, чтобы уйти, продвинуться подальше от меня по вагону, притворяясь, что собираются выходить, но не делая этого на самом деле. Я развил в себе шестое чувство, определяя, кто уходит по разумным причинам, а кто из предубеждений. Криса это беспокоило достаточно, чтобы обсуждать эту тему в оскорбленном тоне. Он предложил развернуть маечную кампанию в целях борьбы с несправедливостью. На майках было написано «Рад быть Гаем», как в слове гайдзин.

Были времена, когда я наслаждался фактом, что от меня отодвигаются люди. Я понимал, почему черным легко удавалось запугивать белых вместо того, чтобы раздражаться по поводу дискриминации. Если кто-то иррационально тебя боится, тяжело не сыграть на их страхе.