Михаил Паджев - Через всю войну

Глядел я на эти поля и села, что остались в памяти, как осколки в земле, и думал. Думал о том, что как ни тяжела была война, как ни велики были страдания народа, как ни долог был наш путь к победе, как ни жива до сих пор в сердце боль о погибших, пропавших без вести, а вспоминается былое с гордостью. Тем, кто прошел по многотрудным фронтовым дорогам от первого дня войны до последнего, есть чем гордиться. Мы верили в нашу победу с первого дня. Верили тогда, когда в наших руках оставалась последняя граната, а в винтовке последний патрон.

Нет, не только горечь поражений вкусили мы. Мы познали и радость побед. И победы начались не только тогда, когда мы погнали гитлеровские войска от Москвы, от Сталинграда, от Курска, когда победно прошли почти через всю Европу. Победа рождалась с первого ответного выстрела на границе, с первого ответного броска гранаты, с первого свалившегося замертво от нашего огня фашиста, с первого подбитого танка врага.

Вот и на этих полях, в этих селах, на этих дорогах, по которым мы сейчас проезжали, бойцы и командиры нашего 94-го пограничного отряда сделали все возможное и невозможное, чтобы остановить врага, задержать его, не дать пройти легким маршем к Москве, Сталинграду, Курску. Ни в тактическом, ни в техническом отношении мы не были готовы к тем боям. Мы были пограничниками. Мы не могли по всем общепринятым нормам отражать напор танковых и моторизованных лавин врага. Нашим уделом было бороться с одиночками и небольшими группами тайного и явного противника. Но потребовалось, и мы научились сражаться с регулярной армией противника, дотоле не знавшего поражения.

Обгоняя большегрузные "МАЗы", наш автобус мчался по Бело-церковскому шоссе. Я смотрел на спокойного водителя автобуса пограничника Виктора Брагина и вспоминал очень похожего на него девятнадцатилетнего паренька из Красной Вишеры Андрея Ермакова, который в июне 1941 года вот так же невозмутимо вел машину к месту нашего боевого крещения под Коростовом. И мы тогда вышвырнули фашистов за линию государственной границы. Мы в первом же бою увидели спину врага. Мы разгромили батальон, а сами потеряли лишь одного бойца - пулеметчика Ивана Фирсова. Да вот прильнувший к окну автобуса Аркадий Углицких был ранен.

О чем думает он сейчас? Ему не пришлось пройти по этим местам с отрядом, он был отправлен в госпиталь. Но он тоже прошел через всю войну. И ему было что вспомнить о ней.

- Смотрите, вот Гребенка! - воскликнул кто-то.

Да, это та самая Гребенка, где мы, выходя из Устиновского леса, форсировали болото. Это болото на всю жизнь запомнилось тем, кто здесь тогда оказался. Оно было хуже, чем немецкие танки. Где-то я читал: снаряд, ударивший в гранитную скалу, все же выбьет в ней если не трещину, то щербинку, непременно оставит след. Снаряд самого крупного калибра, ударив в болото, утонет в нем, но следа не оставит. Ударит, взметнет столб грязи - и все! Будто и не было его. Никакого следа. Все затянулось, все - такое же, как и было. Страшное то было болото. Но мы одолели и его.

В Попельне, на месте нашего боя с немецкими танками 14 июля 1941 года, мы встретились еще с одним пограничником нашего 94-го погранотряда - И. И. Ивановым, потерявшим в бою у Попельни обе ноги, и бывшим начальником заставы 95-го пограничного отряда майором в отставке И. Е. Качелубой, поселившимися после войны в этих местах. Мы встречались с рабочими и школьниками в Попельне, рассказывали о том, что происходило на этой земле много лет назад. А дети дарили нам цветы. Но дороже цветов была их любовь к тем, кто пал смертью героев в 1941 году. Дети ухаживали за памятниками, поставленными на попельнянской земле, собирали все, что было связано с теми боями, в созданную ими комнату боевой славы нашего отряда.

Из Попельни мы двинулись в Елисаветовку, где в схватке с врагом дело дошло до рукопашной. Моросил дождь. И это только приблизило обстановку, в которой мы оказались тогда. Ведь и в тот июльский день также накрапывал дождик, только из густой пшеницы, где сейчас тянулись поля с сахарной свеклой, выползали бронированные немецкие машины. Сейчас по разбухшим полевым дорогам ехали колхозные машины к сахарному заводу в Кожанке.

Когда мы оказались в Елисаветовке, дождь усилился, словно оплакивая тех, кто пал в бою за это село. Мы вышли из автобуса. На площади, где когда-то рвались вражеские мины и снаряды, поднимались в небо столбы пыли и дыма, теперь разбит парк и среди деревьев стоит величественный гранитный обелиск с именами пограничников нашего отряда. Мы подошли к нему, положили цветы, стали в скорбном молчании. Ивы опустили ветви до самой земли. Вода попадала за воротник, текла по шее, по телу. Но нет сил пошевельнуться, стряхнуть оцепенение. Склонила голову, не шелохнется Альбертина Жанновна. Не думала и не гадала она, уезжая с заставы, что вот такой будет ее встреча с мужем Максимом Скляром. В 1942 году у Альбертины родилась дочь. Но, не дожив и до двух лет, умерла. Это долгая история. В ней много горя. Но пережила его мужественная женщина, нашла силы не сдаться. Вот какая произошла встреча спустя столько лет после начала Великой Отечественной войны в Елисаветовке. На гранитной плите имена шести начальников застав и двух политруков. Среди них и дорогое нам с Альбертиной имя Максима Скляра.