Михаил Пантелеев - Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции.

22 июня 1928 года Центральная контрольная комиссия ВКП(б) восстановила А. Я. Гуральского в партии, что позволило ему вернуться в Москву. Согласно записям секретаря Л. Б. Каменева Филиппа Петровича (Пинхусовича) Швальбе, А. Я. Гуральский был на квартире у Л. Б. Каменева во время его знаменитой нелегальной встречи с Н. И. Бухариным, состоявшейся 11 июля в период работы пленума ЦК ВКП(б) [222] РГАСПИ. Ф. 323. Оп. 2. Д. 101. Л. 77. . Известно, что именно Ф. Швальбе сделал копию стенограммы состоявшейся беседы и показал ее своему брату Михаилу, который, в свою очередь, ознакомил с документом троцкистов М. С. Югова и А. А. Константинова. Всесоюзный троцкистский центр в Москве опубликовал запись разговора Л. Б. Каменева с Н. И. Бухариным в виде листовки под заголовком: «Партию с завязанными глазами ведут к новой катастрофе». Запись Ф. Швальбе о Гуральском датирована 8 января 1929 года, когда уже от Андрея Константинова было получено известие, что листовка готовится к печати. Поэтому не исключено, что, «наводя тень на плетень», она должна была послужить чем-то вроде алиби для встревоженных зиновьевцев. Еще одна вызывающая размышления деталь: Ф. Швальбе после ссылки в Минусинске в июне 1933 года вернулся в Москву и в 1934 году был восстановлен в ВКП(б). В отличие от многих сложивших голову зиновьевцев, он в декабре 1950 года был жив и даже заведовал цехом фабрики ширпотреба… Михаил Швальбе пережил XX съезд КПСС.

В середине августа 1929 года А. Я. Гуральский вернулся на работу в аппарат Коминтерна: его определили в Среднеевропейский лендерсекретариат, вскоре отправив вместе с австрийцем Фрицем Глаубауфом в Берлин. Однако эта командировка в столицу Германии неожиданно была прервана: Гуральского опознал на улице какой-то полицейский агент, в связи с чем пришлось спешно в тот же день возвращаться в Москву. Дело в том, что Гуральский обладал довольно своеобразной внешностью. Он был пронзительно черноглазым, сутулым, но «особенно выделялись его пальцы, короткие, жирные, заросшие каким-то темным пухом, с когтями. Фриц Глаубауф даже совершенно серьезно требовал, чтобы он носил перчатки. К этим его внешним качествам вполне была уместна характеристика, которую Осип Мандельштам дал другому деятелю того же периода: «его толстые пальцы как черви жирны». Как сосиски, сальные, противные, эти пальцы запоминались с первого же раза» [223] Из неопубликованного отрывка № 6 воспоминаний В.М. Турока-Попова, хранящихся в частном архиве. .

В декабре того же года А. Я. Гуральский уехал представителем ИККИ в Южную Америку, где под псевдонимом Рустико проработал до февраля 1934 года. За границу он отправился вместе с тем же Ф. Глаубауфом, а также новой женой Надеждой Яковлевной Тульчинской (псевдоним — Инесс), шифровальщицей Отдела международной связи Коминтерна.

Особой славы наш герой в Америке себе не снискал; 30 сентября 1930 года Латиноамериканский лендерсекретариат так отозвался на его послания: «Ваши письма при крайней трудности и нерегулярности связей являются со времени вашего приезда почти единственным и, во всяком случае, основным источником информации о положении и работе партий в странах континента. Между тем на основании ваших писем при всем желании и всех усилиях невозможно составить себе сколько-нибудь отчетливое представление о состоянии и деятельности партий и в еще меньшей мере об общем политическом положении стран.

В письмах отсутствует всякий план, нет никакой системы. По воле вдохновения они с легкостью перескакивают с одного вопроса на другой, возвращаются назад, вновь обрываются. Получается капризный переплет, причудливая мозаика.

Но ни один вопрос не освещен со всей необходимой обстоятельностью, глубиной. Для иллюстрации можно бы было взять любой из вопросов, которые вы затрагиваете в письмах, чтобы убедиться в обоснованности и справедливости этих упреков. Многих же вопросов вы и совсем не затрагиваете. При частом длительном и почти полном отсутствии каких-либо иных документов, от вас исходящих, мы лишены бываем возможности судить о делах ваших стран с необходимой степенью уверенности и устойчивости.

Ваши письма дают основания скорее для кое-каких догадок и более или менее произвольных настроений, чем для обоснованных выводов. В них больше намеков, чем точных, проверенных сведений. Это — небрежно набросанные импрессионистские эскизы, а не типы картин, событий; они показывают, и то в очень небольшой мере, видимость вещей, а не их скрытую сущность.