Варлен Стронгин: Савелий Крамаров. Cын врага народа

Виктора Савельевича дважды вызывал к себе председатель коллегии адвокатов Самарин. Он приглашал коллегу присесть на стул, стоящий у огромного полированного письменного стола с резными ножками, за которым, говорят, сидел едва ли не глава царской охранки. Минуту-две председатель молчал, заставляя коллегу смущаться и нервничать. Потом, вздохнув и выпучив глаза, заговорил:

— Вы же умный человек, Виктор Савельевич, — и снова сделал паузу, — вы знаете, что городской суд отменил решение районного суда по делу Тимохина, которого вы защищали чересчур рьяно. И суд смягчил приговор. Зачем вы этого добивались? Ведь Тимохин совершил растрату! И сам в этом признался!

— Да, — согласился Виктор Савельевич, — но явился в милицию с повинной. А причиной растраты была любовь… Безумная любовь!

— Первый раз слышу о подобном, — скорчил недоуменную гримасу председатель.

— И я тоже впервые встретил подобное дело! — оживился Виктор Савельевич. — Тимохин влюбился в молодую интересную женщину, привыкшую к шикарной жизни. А сам кто? По профессии — бухгалтер. Зарплата — кот наплакал. Любовь его оказалась сильнее рассудка. Он взял деньги из кассы своего треста и махнул с любимой на юг, в Гагры. Месяц провел так, как хотелось любимой. На встрече со мною говорил, что о содеянном не жалеет. Готов понести наказание. Зато целый месяц был счастлив с этой женщиной. А до этого никого по-настоящему не любил. И лицо его при этих словах сияло. Думал, что такой любви не встретит никогда. А вы знаете, что адвокат даже в преступнике должен найти что-то доброе, человеческое, что поможет ему защитить его. А тут любовь… безумная любовь! Поэтому я очень старался, защищая Тимохина!

— М-да, — вздохнул председатель, — вы старались, а городскому суду это не понравилось. Он квалифицировал растрату, сделанную Тимохиным, как умышленный вред, нанесенный государству, как контрреволюцию.

— Что?! — изумился Виктор Савельевич. — Какая здесь контрреволюция?! Обыкновенная растрата денег, если хотите, то хищение, но не более!

— Т-с-с! — прошипел председатель коллегии. — Я вас ценю, Виктор Савельевич, за искренность, но считайте, что я вас предупредил о недовольстве властей вашей защитой. И никому о нашем разговоре — ни слова. Я скажу, что вы признали свою ошибку. И не спорьте со мною. Идите. До свидания, Виктор Савельевич!

В другой раз председатель коллегии адвокатов встретил его еще более хмурым, нервно барабаня пальцами по столу:

— Вы опять перестарались. С делом Зальцмана. Звонили из обкома партии!

— Но Зальцман ни в чем не виновен. Дачу построил на свои кровные. Это доказано. Его оправдал суд.

— Оправдал! — сверкнул ненормальным взглядом председатель. — Но опять благодаря вашей защите!

— Я представил суду все документы. В действиях Зальцмана не было ничего преступного.

— Ну и что?! — стукнул рукой по столу председатель, — Зальцман — бывший бундовец! Разве вы этого не знали?!

— Знал, — признался Виктор Савельевич, — с ваших слов. Но разве это влияет на его дело? Не понимаю…

— Черт возьми вашу наивность, Виктор Савельевич! — вспылил председатель. — Вы, еврей-коммунист, рьяно защищали бывшего бундовца. Как еврей еврея. Вы забыли заветы Ленина о недопустимости сепаратизма в пролетарском государстве!

— Я ничего не понимаю, — растерянно произнес Виктор Савельевич. — Есть законы. Я напомнил о них суду. Он со мною согласился. Поэтому Зальцман на свободе.

— Был, — усмехнулся председатель, — а теперь получил десятку, без права переписки, с конфискацией имущества. Он оказался врагом народа!

— Значит, его дачу тоже конфисковали? — поинтересовался Виктор Савельевич.

Председатель заерзал в кресле, потом отодвинулся от стола и коллеги.

— Там уже живет кто-то из начальства ГПУ… Вы понимаете, что происходит? Я вас прощаю. Последний раз. Может случиться так, Виктор Савельевич, что я вам больше не смогу помочь, — неожиданно опустил голову председатель и обхватил ее руками.

Разговор с председателем озадачил и даже испугал Виктора Савельевича. Он медленно шел домой, чтобы успокоиться, зная, что его волнение заметит жена, а он не хотел ее расстраивать. Но овладеть собою полностью ему не удалось.

— Что случилось? — спросила жена, когда он склонился над кроваткой сына.

— Ничего не случилось, Васенька, — через силу улыбнулся муж. — Как чувствует себя наш медвежонок?

— Утром распеленался и даже завизжал от радости, — сказала жена.