П. Люкимсон - Царь Давид

– Если бы мне дали даже тысячу шекелей серебра, – ответил тот, – то и тогда бы не поднял я руки на сына царя, ибо все слышали, как приказал он тебе, Авессе и Еффею сохранить его целым и невредимым. И даже если бы я попытался утаить это убийство, то все равно это стало бы известно, и тогда ты бы, Иоав, остался ни при чем, а мне бы пришлось принять смерть от руки Давида.

– Некогда мне тут мешкать с тобой! – прервал его Иоав. – Где Авессалом?! Ты можешь показать, в какой стороне его искать?!

Едва заметным кивком головы воин показал в ту сторону, где росло фисташковое дерево, в ветвях которого запутался принц. Взяв три дротика, Иоав направился в указанную сторону, велев десяти своим верным оруженосцам и телохранителям следовать за ним.

Вероятнее всего, он увидел Авессалома еще издали. Тот уже заметно ослабел, но продолжал время от времени ворочаться, пытаясь высвободить волосы из густых ветвей. Иоав прицелился и метнул в Авессалома первый дротик; а за ним второй и третий. Все три дротика попали в цель, но царевич все еще оставался жив, корчась в предсмертных конвульсиях.

– Добейте его! – приказал Иоав телохранителям и повернул назад.

Те поспешили к обмягшему телу принца и несколько раз насквозь прокололи его мечами. Затем бросили труп в вырытую охотниками звериную яму и забросали камнями. С тех пор никто не помнил места захоронения Авессалома. Лишь в XIX столетии немецкий археолог Брейтенбах найдет в Трансиордании странное захоронение и по останкам богатой одежды покойника выскажет предположение, что ему посчастливилось обнаружить могилу Авессалома.

Во всяком случае, знаменитый "склеп" в Кедронской долине Иерусалима, который многие называют могилой Авессалома и которую именно так представляют туристам, на самом деле таковой, безусловно, не является. Очевидно, данное сооружение не является даже тем памятником, который еще при жизни поставил себе Авессалом, согласно "Второй книге Самуила" (И Сам. 18:18). Сам этот "склеп", по большинству оценок, был воздвигнут значительно позже разрушения Второго храма, едва ли не в Византийскую эпоху, и почему его стали считать "могилой Авессалома" – это уже тема отдельного исследования.

Как только вернувшиеся из леса телохранители Иоава доложили, что они удостоверились в смерти Авессалома и похоронили его, Иоав приказал трубить в рог сигнал об окончании войны: мятеж был подавлен, главный мятежник мертв, и евреям больше незачем было убивать евреев.

При этом Иоав, убив Авессалома, не испытывал никаких угрызений совести. Во-первых, он считал, что только так можно остановить братоубийственную войну и ликвидировать угрозу власти законного царя Давида, а во-вторых, был убежден, что любой суд, который судил бы Авессалома за его мятеж, приговорил бы его к смерти. Таким образом, в глазах Иоава убийство Авессалома было исполнением правосудия, в то время как приказ Давида сохранить ему жизнь и не отдавать под суд был, напротив, нарушением этого правосудия.

Но тут встал вопрос о том, как известить царя не только о победе, но и о гибели сына. Первым вызвался принести эту весть царю сын первосвященника Садока Ахимаас. Но Иоав слишком хорошо помнил, как на его глазах расправился Давид с амалекитянином, принесшим ему известие о смерти Саула, а потому поначалу отказал Ахимаасу под тем предлогом, что коэну негоже приносить весть о чьей-то смерти.

Послать к Давиду с сообщением о гибели его сына Иоав решил кушиянина – непонятно каким образом оказавшегося в рядах наемников чернокожего воина; вероятнее всего, уроженца Эфиопии, которую израильтяне называли страной Куш. Однако Ахимаас понял замысел Иоава: зная, что Давид в ярости может убить гонца, тот решил послать к нему не еврея, считая его жизнь менее ценной, чем жизнь своего соплеменника. Но ведь только что эти люди воевали с ними бок о бок, и кто знает, как сложился бы исход битвы, если бы не они?!

Возмущенный этим решением Иоава, движимый естественным чувством справедливости, Ахимаас снова обратился к главнокомандующему с просьбой послать его в качестве вестника к Давиду, и, видя эту настойчивость молодого священника, Иоав уступил, втайне надеясь, что кушиянин уже успел добежать до Маханаима. Но Ахимаас срезал дорогу и сумел опередить первого гонца.

Вскоре стоявший на крепостной стене Маханаима стражник увидел, что к городу кто-то бежит, и поспешил известить об этом Давида.

– Что ж, если бежит один, верно, он несет весть о победе – в противном случае сюда бы бежала вся армия! – ответил Давид.