Сергей Марков - Михаил Ульянов

Своими образами русский Ульянов создал общечеловеческий язык, понятный всем.

Удивительный дар — присваивать героев. Не в аренду брать, а именно в собственность. Пусть попробуют сыграть после Ульянова Митю Карамазова, маршала Жукова, Ричарда, Чарноту…

Русскому человеку надо жить в России…

«…Господи! А Харьков! А Ростов! А Киев! Эх, Киев-город, красота!.. В Париж или в Берлин, куда податься? В Мадрид, может быть? Испанский город… Не бывал. Но могу пари держать, что дыра… Э, Парамоша, ты азартный! Вот где твоя слабая струна!.. Что ты, Парамон? Неужели в каком-нибудь банке выдадут двадцать тысяч долларов человеку, который явился в подштанниках?.. Кто в петлю, кто в Питер, а я куда? Кто я теперь? Я — Вечный Жид отныне! Я Агасфер. Летучий я голландец! Я — чёрт собачий!..»

По трансляции передавали русские народные песни. Просто и душевно пела Лидия Русланова. Глотая солёный ветер, я смотрел в сгущающиеся серо-лиловые сумерки. Справа по борту — Кавказ, где прикован Прометей, куда плавали аргонавты за золотым руном. Прямо — Крым. Всё круче и тяжелее волны. Ни огонька вокруг.

Я вспоминал размышления кого-то из писателей о том, что у каждого человека есть свой главный возраст. Глядя на изображение человека, фотографию или портрет, можно сказать, например: это ещё не Толстой, а это уже не Горький. Так вот, на круиз пришёлся главный возраст Ульянова.

К такому выводу я пришёл, естественно, не на пеленгаторной палубе «Белоруссии», а много лет спустя, глядя на пожелтевшие фотографии из того круиза. Кстати, сохранилось их всего несколько. Где-то в районе Лазурного Берега или Каталонии я перепутал плёнки, зарядив уже отснятую, и вышли творения, которым позавидовал бы и сам уроженец Каталонии король сюрреалистов Сальвадор Дали: факир с Рамблы оказался лежащим на мальтийской крепостной стене, верхняя часть тела Елены пребывала на фоне марсельского старого порта, нижняя располагалась уже на Гранд-базаре в Стамбуле, Ульянов хорошо просматривался сквозь собор Святого Януария, Алла Петровна просвечивалась через рыбину, сфотографированную на рынке, а я вообще витал в облаках.

…Потом будет Ялта и будет Одесса, на рейде у которой «Белоруссия» задержится, кого-то пропуская или выпуская из порта. И тот же змей, что две недели, нет, целую жизнь назад, похожий на орла с мощным клювом и широченным размахом крыльев, будет парить, неудержимо рваться в поднебесье…

Через несколько лет падёт великая Советская империя.

Мы с Еленой Ульяновой, получив наконец с помощью Ульянова трёхкомнатную квартиру в актёрском доме на Делегатской, расстанемся. И я расскажу ей о том, что именно нагадала мне цыганка на бульваре Рамбла в Барселоне: что корабль, на котором мы плывём, попадёт в шторм и потерпит крушение, пойдёт ко дну и многих за собой утянет, а мы выплывем, но уже поодиночке. Не теплоход «Белоруссия», как показала жизнь, она имела в виду… Михаил Александрович приедет, будет уговаривать меня согласиться на то, чтобы Лизе была присвоена его фамилия. «Ты молодой, Сергей, у тебя ещё будут дети. А у меня больше никого, пойми…»

Он не потеряет лицо в смуту и развал 1980-1990-х годов. Годов всевозможных председательств, депутатств, ораторствований (а оратором он станет блестящим) на митингах, собраниях, заседаниях… В преддверии крушения, гибели, на исторической XIX партконференции Ульянов заступится за Горбачёва, подвергнувшегося яростным нападкам (в основном не за судьбу Отечества, а за то, на чём и Ельцин «поднимется», — за шубы и слишком стройные ножки супруги, Раисы, эх, Ра-сея!..). «Коней на переправе не меняют!» — воззовёт с кремлёвской трибуны Ульянов, вызывая тем самым шквал стрел на себя, но это была его позиция. (И то сказать: Горби ли виновен в том, что произошло с нами? Не мы ли, не народ наш, который, говоря беспощадными словами классика: «жалеть не должно, он сам своих виновник бед, терпя, чего без подлости терпеть не можно!..»)

Ошеломлённый, в невиданном мною прежде, каком-то шекспировском, если не дантовском смятении, он зачтёт нам на даче, где соберёмся мы на день рождения Лизы, выдержки из секретного выступления директора ЦРУ Аллена Даллеса в 1945-м: «…Всё золото, всю материальную мощь мы бросим на оболванивание и одурачивание русских… Посеяв в мозгах хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём единомышленников в самой России… Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие инстинкты и чувства. Мы будем поддерживать и подымать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ пошлости, секса, насилия, садизма, предательства… В управлении государством мы создадим хаос, неразбериху, поставим во главу угла коррупцию, притом снизу до самого верха…»