Сергей Марков - Михаил Ульянов

А он оказался прав в отношении возможности. Полгода спустя, работая с лауреатом Ленинской премии режиссёром Тенгизом Семёновым над сценарием документального фильма к 25-летию кубинской революции «Взошла и выросла Свобода», я вновь оказался в Гаване и несколько раз обращался в аппарат товарища Рауля Кастро с просьбой об аудиенции — взять интервью, необходимое для фильма (быть может, меня и на картину пригласили за мои связи, уж не знаю). Я передал через соответствующую службу в подарок от Михаила Александровича уникальные, ручной работы, с фигурами в виде маршала Жукова, генералов, офицеров и солдат, шахматы. Звонил, звонил… Рауль Кастро не ответил. Ничего. Картина у нас с Семёновым, кстати, вышла чудовищная — я больше всего боялся, что на премьеру в Дом кино придёт Ульянов.

В правительственный Дом приёмов на Ленинских горах, где нас принимал Рауль Кастро («как нас принимали в Саратове!»), меня больше не приглашали.

Рассвет был тёплым, волглым, моросил мелкий дождичек. Но взошло солнце — и Средиземное море засверкало тысячью оттенков.

— …Вспомнил вчера, Михаил Александрович, — заметил я во время утреннего моциона на палубе, — как Рауль Кастро вам кабана из Завидовского заповедника прислал… И как я спьяну рубанул… Ругал себя тогда, поутру, последними словами. А теперь думаю: что я такого страшного сказал?

Ульянов пожал плечами, дыша морем.

— Там ведь, на Кубе, действительно некоторые считают, что братья конкурентов не терпели…

— Ты же знаешь, Сергей, как я к этому отношусь.

— Времена меняются… Помните шахматы, которые я должен был передать от вашего имени Раулю? Я тогда сказал, что передал, он сердечно благодарил, но встретиться с нами не смог, улетел по каким-то правительственным делам…

— Да, помню.

— Я тогда сказал вам неправду, чтобы не расстраивать. Шахматы ваши с Жуковым я передал, конечно. Но ни ответа ни привета. Вообще никакой реакции.

— Да?.. — В лице Ульянова что-то дрогнуло, он отвернулся, дабы это «что-то» не показать, к морю, к солнцу, изобразил улыбку — но нечто от боксёра, получившего очередной, уж неизвестно какой по счёту, нокдаун, уловил я в этой улыбке. — Сильные мира сего, что ж поделаешь…

— Интересно, а вы в своей тарелке себя чувствуете, когда их играете? Я имею в виду настоящих вождей, диктаторов, Наполеона, например, о котором вы в Марселе говорить отказались? Кстати, из нашего иллюминатора была видна на горизонте его родная Корсика… Не жалеете, что «Белоруссия» туда не зашла? Дом-музей бы «корсиканского чудовища» посетили.

— Любопытно было бы, конечно. Но не зашли так не зашли — у нас в маршруте и не было Корсики. И много чего ещё средиземноморского. Израиля, например.

— А вы не считаете, что глубже бы, точнее сыграли Тевье-молочника, если б побывали, понаблюдали за реальными евреями, окунулись бы в среду обитания?

— Да нет, конечно. Туристические такие заезды ничего дать творчеству не могут. Да и не израильского я играл еврея, а нашего, исконного, домотканого… Вот ты о вождях, диктаторах моих всё спрашиваешь. И это понятно. А я люблю своего Тевье. Очень простого, неразличимого с высот империй и тронов человека, многотерпеливого, философски мудро принимающего все удары судьбы и не теряющего любви к людям… Тевье — вечный человек.

— Вечный жид? — уточнил я.

— Он всегда есть в жизни. Смешной со своими изречениями из священных книг, очень трогательный в своей нежности к близким… Ни Ричарды, ни Цезари, ни Ленины, ни Сталины не в силах до конца вытравить из жизни таких людей. Кстати, и к Тевье, и много лет назад к председателю Трубникову я готовил себя и настраивал как для театральной роли.

— В каком смысле?

— То есть последовательно, вдумываясь и вживаясь в человека в целом, идя к внешнему — жесту, движению, взгляду, походке — изнутри, из сути характера в моём понимании его.

— А диктаторов?

— Тоже, конечно. Хотя там больше символов.

— Но из жизни всё-таки черпаете материал? Ведь всё время встречаетесь с этими власть имущими, с так называемой номенклатурой.

— Вот ты сам пообщался с Раулем Кастро. Много там почерпнёшь? Сумел бы ты его, скажем, описать, чтобы вышел именно он, а не вообще?

— Тяжело. Ускользает как угорь.

— То-то же. Да может, это и не нужно — образ ведь не из конкретной манеры говорить, смотреть, ходить, есть, курить или чихать, например, складывается. Всегда додумываешь, дорисовываешь в воображении… Ну и, конечно, делаешь то, что от тебя ждут. По возможности, по способностям или дару на свой манер переделывая, перелицовывая… Я не раз говорил, что не встречал в жизни Жукова. Мне не верят. Якобы сам Жуков перед съёмками «Освобождения» [9] Киноэпопея «Освобождение» (режиссёр Юрий Озеров, сценарий Юрия Бондарева и Оскара Курганова) снималась с 1968 по 1971 год и включала пять фильмов: «Огненная дуга» (1969); «Прорыв» (1969); «Направление главного удара» (1969); «Битва за Берлин» (1971); «Последний штурм» (1971). — Прим. ред. ткнул пальцем в мою фотографию, когда предлагали ему актёров на выбор: «Вот этот сможет сыграть». Да я и не похож. Разве что под маршальской фуражкой, если её надвинуть пониже на лоб. И челюсть нижнюю посильнее выдвинуть.