Сергей Марков - Михаил Ульянов

Михаил Ульянов был символом государственника. Символом безмерной любви к своей Родине. Он был поистине государственным мужем — в высшем, самом высшем смысле!»

— …А с Ельциным, первым президентом России, вас что связывало? — спросил я Ульянова.

— Тут у меня хранится пачка писем, отправленных мне из разных городов страны, но примерно в одно время, весной 1993 года, и вызваны они были известием о том, что я вошёл в состав Комитета поддержки Бориса Николаевича Ельцина в связи с апрельским, 1993 года, Референдумом о доверии президенту и реформам, проводимым под его руководством. Хочешь почитать?

— Ещё бы!

— Читай. Только комментировать, оправдываться я не буду. И так всё ясно. Да и устал я.

Из писем народному артисту СССР, Герою Социалистического Труда, лауреату Ленинской и Государственных премий М. А. Ульянову:

«Г-н Ульянов!

Президиум Совета народных депутатов лишил вас звания „Народный артист СССР“ (это на совести автора письма. — С. М.) за предательство народа, страны, искусства, за гнусные инсинуации в отношении истории России.

Я и мои друзья и приятели рады такому решению, и мы присваиваем г. Ульянову звание „заслуженно гнусный артист“.

Давно уже нуль в искусстве, а пытаетесь удержаться на плаву, а это значит, надо лизать жопы власть имущим, что и делает господин Ульянов с великим смаком и удовольствием.

Кроме презрения уже давно артист Ульянов не вызывает ничего.

Передайте это и господину Захарову Марку, который ещё гнуснее.

Будьте прокляты и своими детьми, и потомками, и Россией!

Лично я господ Ульянова и Захарова, независимо от того, они полуевреи, русские, жиды, иудеи, — презираю.

Гражданин России М. В. Романенко.

Постскриптум:

Тошнит, наверное, господ Ульяновых, Захаровых от газеты „Советская Россия“, но прочтите её за 22 марта, — прочтите о гневе народном — низложении предателей: господина Ульянова и господина Захарова.

Прошу выслать стоимость конверта и бумаги — всего 100 рублей, ибо это ничего не стоит для „валютного“ артиста».

Письма из Иркутска, Краснодара, Липецка, Архангельска, Симферополя, Ленинграда, Одессы, Кемерова, Владивостока, Калининграда… В большинстве — проклятие «вместе со всем вашим родом на вечные времена!».

«…Поучитесь патриотизму у Сергея и Никиты Михалковых. Несмотря на своё дворянское происхождение, они оказались истинно патриотами своей Родины и гораздо ближе к народу, чем вы — выходец из народа. А не из кулаков ли вы?!»

«…Да вам не Жукова надо играть, а предателя Власова!..»

— Всё, давай закончим эту нашу болтологию, — сказал жёстко Ульянов; я понял, что хватит — были прежняя, ульяновская решимость и металл в голосе. — Больше не могу.

— Но почему?

— Прости, пожалуйста. Всё думаю, думаю, как дальше, что, зачем… Ты меня пойми. Я ведь привык работать. Пахать. А что ж я теперь за пахарь?..

…Когда Ульянова не станет, артист, режиссёр Лев Дуров вспомнит:

«„Мы с тобой, Лёва, пахари“, — говорил мне Ульянов. И ещё, когда я, посмотрев „Мастера и Маргариту“ (фильм Юрия Кары, который так и не вышел на экраны. — С. М.), позвонил ему на Пушкинскую и сказал, что его Понтий Пилат — это потрясающе, он ответил, помолчав, грустно так: „Спасибо тебе, Лёва. Мне давно никто не говорил хороших слов. Очень давно. Может, там скажут…“».

Вторая (и последняя в этой жизни) встреча с Ульяновым произошла тоже в театре, зимой. Мы зашли к нему в кабинет вместе с актёром Театра Вахтангова Михаилом Васьковым. Он пытался отстоять знаковый вахтанговский спектакль «Принцесса Турандот», в котором играл, накануне исключенный худсоветом из репертуара.

— …Да как же мы останемся-то, Михаил Александрович, без нашей афиши, без символа?! — горячился Васьков.

— Как жили до 1968 года, когда её восстановили, так и будем жить, — отвечал устало Ульянов.

— Время было другое.

— Другое, другое…

— Я не хотел бы про это говорить, но у «Турандот» особенная, мистическая судьба: снял Евгений Рубенович Симонов спектакль — и его вскоре сняли с должности главного режиссёра и вообще…

— Вообще? — усмехнулся невесело Ульянов. — Да, только меня-то это никак не касаемо: я сам попросил соизволения уйти, сам ухожу…

— Пускай другой придёт режиссёр и разберётся, починит спектакль! А если спектакля не будет — и разбираться будет не с чем. Я принесу вам завтра свои соображения в письменном виде…