Знал ли господин Баррон, что еще в 1964 году кагэбэшные «искусствоведы в штатском» сообща с крупными чиновниками из Министерства культуры в ранге заместителей министра обращали внимание ЦК КПСС на «неправильное» поведение художника, давая всевозможные объяснения по поводу организации выставок его работ в Манеже, куда устремились многотысячные толпы страждущих увидеть картины, вызвавшие огромный общественный и политический резонанс не только в столице.
Не зависимое ни от кого творчество Глазунова шокировало и официальные круги, власть имущих: пятнадцать лет его не принимали в Союз художников, государство не хотело приобретать картины, по закупкам Министерства культуры он значился на предпоследнем месте. «Если и покупали мои картины, — с горечью рассказывал мне художник, — то по крайне низким расценкам. Одну из последних приобрел экс-министр культуры Демичев. «Юность Андрея Рублева» понравилась Горбачеву, когда он посетил мою выставку. На другой день после визита генсека меня пригласил Демичев и сказал, что картину хотят поместить в Третьяковку. Закупочная комиссия, состоявшая сплошь из прожженных советских конъюнктурщиков, отклонила произведение, отметив, что оно не представляет никакой художественной ценности. Я прорвался к Демичеву. «Что произошло, Петр Нилыч? Вы сказали, что я сотворил шедевр, а комиссия думает совсем иначе». Министр нашел выход из тупиковой ситуации. «Хорошо, — молвил он, — я могу у вас купить картину, но только за четыре тысячи». От неожиданности я опешил. Как же так? Натюрморты Налбадяна стоили 20 тысяч, цена пейзажей Лидии Бродской доходила до 50–80 тысяч, а тут гроши… Что делать? После недолгих колебаний я согласился. За вычетом налогов получил около трех тысяч…»
Существовавшую систему не устраивал и демократизм художника, не побоявшегося своим искусством выразить боль эпохи. «Мистерия XX века», например, доставила столько неприятностей со стороны властей, что дело дошло чуть ли не до выселения художника из страны. Когда он написал Солженицына под возвышающимся в гробу Сталиным на катафалке у Бранденбургских ворот, кто-то «наверху» посоветовал переписать Солженицына на… Брежнева. Художник не согласился. Выставка не открылась, потерпевшие возвращали билеты в кассу. Вскоре на коллегии Министерства культуры собравшиеся закрытым голосованием пытались определить, соответствует ли Глазунов статусу диссидента или нет. «Против» было на один голос больше, чем «за». Результаты голосования доложили Суслову. «Пошлите его на БАМ», — предложил главный идеолог страны. Строители магистрали пришли в такой восторг от работ Глазунова, что написали письмо в ЦК с просьбой об организации его выставки. Хулителям и гонителям художника в аппарате на Старой площади сказать было нечего — они, что называется, умывали руки.
Не меньше невзгод и испытаний претерпел художник, когда официальные лица, посетив выставку на Кузнецком мосту в Москве, увидели среди прочих работ портрет русского крестьянина в концлагерном ватнике на фоне призывных плакатов, на костях которого, считал Глазунов, «строилось благосостояние мирового коммунизма». И в некоторых женских портретах высокопоставленные чиновники обнаружили «слабость реальной степени воздействия, которую должны оказывать работы художника на формирование идейно-нравственного облика советского народа». «Мне страшно существо в жутких сапогах и в ватнике, ставших национальной одеждой русского народа», — парировал тогда художник.
Неприятие лжи жизни социальных манекенов, выдаваемой за социалистический реализм, оборачивалось для него изоляцией. За десятки лет работы художник не получил ни одной государственной премии, ни высокой правительственной награды, за исключением ордена Трудового Красного Знамени, который дал ему Горбачев, удивленный дошедшей до него информацией о том, что художник никогда прежде не удостаивался наград Родины.
В 1988 году состоялся очередной съезд художников страны. Глазунов присутствовал на нем в качестве… гостя. Ему «выделили» десять минут на выступление. Он сказал с трибуны то, что думал. Многим апологетам «идеологической работы партии» не понравилась его речь, хотя уже и подул свежий ветер перемен. Ему сделали замечание в том смысле, что он отстаивает антикоммунистические взгляды, проповедуя монархические идеи.
Оказавшись в роли, как заметил один американец, «посла русской культуры» в своей стране, Глазунов продолжал «служить Богу, совести и России», сохраняя и оберегая основы русского национального самосознания, традиции и памятники культуры нашего народа. Не без участия Глазунова при Комитете защиты Мира создавалась секция по охране памятников, было принято постановление об охранных зонах столицы. Его усилиями организован Национальный музей декоративно-прикладного искусства в Царицыно, где строили Баженов и Казаков; по эскизам художника в 1994 году оформлены интерьеры резиденции Президента России.
Читать дальше