Эдвард Радзинский - О себе (сборник)

Она.Ха-ха-ха! Да, все отлично! И чтобы стало совсем замечательным, вы сейчас ноги в руки — и вон отсюда! (Орет.) Убийца!

Он (изумленно). Не понимаю, старуха?

Она (захлебываясь). Ты убил Федю? (Издеваясь.) Может, это его я ждала полсотни лет!.. (Вопит.) Однако здесь все еще пахнет режиссером. (Ковыляет к вазе.) С режиссерами в моей жизни давно покончено! (Швыряет в него вазу.) Вон! (Швыряет в него ведро с хлоркой.) Вон! Вон! Вон!

Он( уворачиваясь). И чего шумит?.. Я и так ухожу отсюда… Я всегда ухожу… когда съемку закончил…

Она (потерявшись). Какую… съемку?

Он (вдруг шепотом). А я тебе не объяснил? Я по-новому снимаю (таинственно), без пленки. (Отходя к дверям.) Я уже сколько лет так снимаю: и про Чайковского так снимал… и про Толстого Льва… и про Высоцкого Володю… А теперь вот — про Аню и Федю… снял! (Совсем безумно.) Надо только верить! (Подмигнул.) Мы-то с тобой верим, ведьма: «Не улетают слова — и остается произнесенное… И воображение — реальнее реальности…» Это открыл я, Федя, — режиссер, гений! Хо-хо-хо! (Убегает.)

Она одна. Долго сидит молча, потом улыбнулась.

Она.Это был он?.. Ха-ха… «Мы были на бале… на бале… на бале…» ( Останавливается, будто ожидая голоса из-под дивана.) «И с бала нас прогнали…» ( Вновь вслушивается, но в комнате тишина.) «Прогнали по шеям…» ( Она со вздохом поднимается и как-то трудно, волоча ноги, идет к эстраде, поднимается и медленно начинает.) «Солнце моей жизни Федор Достоевский… В тысяча девятьсот десятом году, живя в полнейшем уединении, я погрузилась душой в прошлое, столь для меня счастливое…»

Исчислено, исчислено, взвешено, разделено (Дан., V, 25–28)